Мы всегда много и красиво говорим о звездах спорта, с удовольствием подчеркивая их мастерство, высокие достижения. Однако довольно редко обращаем внимание на то, почему именно сформировалась Личность. А это ведь крайне важно. Ведь игрок не появляется на пустом месте, не прыгает из простой рабочей команды прямиком в сборную страны. Мастерству всегда предшествуют долгие годы кропотливой и тяжелой работы. Надо сказать, проходят они по-разному. Одним — ярким дарованиям — удается без особых трудностей выйти на максимальный уровень и совершить восхождение к спортивному олимпу, другим — напористым и целеустремленным — приходится пройти через сложнейшие испытания, которые выдерживают единицы. Такие люди, как мы говорим, сами делают себя. Их пример неизменно вызывает уважение и восхищение.

   Эти воспоминания Бориса Михайлова, многолетнего капитана ЦСКА и сборной СССР, не только славная история мастера и многих других замечательных хоккеистов и рассказ об увлекательных турнирах и матчах, которые принесли славу нашему спорту. Это еще и осмысление пройденного, оценка различных событий, разговор о развитии отечественного и мирового хоккея, о соперничестве национальных школ, о традициях, которых мы должны придерживаться. Этот разговор актуален и сегодня, когда сборная России после 15-летнего перерыва завоевала золотые медали чемпионата мира на сложнейшем турнире в Канаде. И символично, что этого замечательного успеха наши хоккеисты добились под руководством Вячеслава Быкова, бывшего в 1993 году капитаном национальной сборной на мировом первенстве в Германии, команды, которую привел к победе Борис Михайлов.

   Путь Бориса Михайлова в хоккее можно, вне всякого сомнения, назвать классическим. Он прошел все этапы спортивного развития, начиная с дворового хоккея и заканчивая работой главным тренером сборной России.

   Я узнал о том, что есть неплохой игрок по фамилии Михайлов в саратовском «Авангарде», от Евгения Мишакова, который в то время еще не был заслуженным мастером спорта, а только что перешел в ЦСКА из московского «Локомотива». Он дал Борису хорошую характеристику. И я решил посмотреть на то, что этот парень из себя представляет. В то время «Локомотив», в котором я работал главным тренером, входил в пятерку лучших команд страны, но при этом постоянно терял лучших игроков. Поэтому для меня всегда было важно и полезно посмотреть новичка. Борис неожиданно вышел на матч в роли защитника. Сыграл вполне прилично. И я решил для себя, что он займет место одного хоккеиста, перешедшего в «Спартак». Мы договорились, что он приходит в «Локомотив». Причем на этой же встрече вскоре Борис сказал мне, что он нападающий, а в обороне в том матче, который я смотрел, оказался по необходимости. На какое-то мгновение я задумался, прокрутил в памяти действия Михайлова — быстрый, настырный. И сказал ему, что наш договор остается в силе. Тем более что он не поставил меня в сложное положение, поскольку к тем же спартаковцам перешел правый крайний Евгений Зимин.

   Борис сразу пришелся в «Локомотиве» ко двору, ребятам нравилась его самоотдача, стремление к росту, скромность — собственно, и став большим мастером, он никогда не стремился к саморекламе. Чуть забегая вперед, скажу, что это ему и не было нужно. Михайлов был хоккеистом элитным, таких мастеров, как он, если взять поколение семидесятых, можно пересчитать по пальцам. Но он был еще вожаком, лидером команды, ее мотором. Такие игроки всегда особенно нравятся болельщикам, их имена постоянно на слуху.

   Мне приятно было работать с Борисом, поскольку с особым уважением отношусь к хоккеистам, целиком отдающим себя игре. Я не сомневался, что Михайлов должен стать истинным мастером. Когда он пришел ко мне и сказал, что переходит в ЦСКА, я, естественно, огорчился, но отговаривать его не стал. Ибо прекрасно понимал, что этот парень должен найти себя в этом знаменитом клубе. Также считал, что Борис непременно достигнет уровня сборной СССР.

   Собственно, так и вышло. Он закономерно закрепился в ЦСКА, затем его и Володю Петрова соединили в одном звене с Валерием Харламовым. И мы увидели прогрессирующую на глазах тройку, сильнейшую в мире в семидесятых годах, одну из лучших во все хоккейные времена. У каждого были в ней свои функциональные обязанности, которые блестяще выполнялись. Но все же я бы выделил Бориса как лидера, ибо он своим упорством как бы зажигал своих звездных партнеров на отчаянную борьбу. Получалось все замечательно. В год своего дебюта на чемпионатах мира, в 1969-м, именно Борис Михайлов забросил шайбу в ворота шведов, которая нам не только позволила одержать победу, но и стала «золотой».

   Кроме того, эта тройка отличалась тем, что никогда не играла в полсилы, не позволяла себе передышки. Борис и его партнеры уважали хоккей, и он, если хотите, дал им возможность выделиться в нем, как бы в награду за преданность. Они были первыми, и в тяжелых матчах на них ложился наибольший груз ответственности. В подобных ситуациях Борис и его партнеры действовали уверенно и мощно.

   Надо сказать, что Михайлов отличался колоссальным коэффициентом полезного действия, высокой концентрацией, потрясающей выносливостью. Будучи крайним нападающим, показывал прекрасную результативность. У него не было сверхмощного броска. Но Борис умело выбирал позицию для атаки, смело лез в борьбу на пятачке. И забивал, забивал, забивал… Стал лучшим бомбардиром советского хоккея.

   На мировой арене Михайлов был уважаемым человеком. К нему всегда с повышенным вниманием относились соперники. Все знали его как одного из мастеров, которые способны зажечь партнеров своим примером, повести ребят в решающую атаку. Он отличался этим с первого до последнего матча в своей карьере. Серьезное отношение к себе позволило Борису уверенно играть и в 35 лет. И он мог бы продолжить выступать в ЦСКА и сборной СССР, но, увы, так не думали руководители ЦСКА и отечественного хоккея.

   Личность никогда не бывает простой. Но я, пожалуй, не нахожу у Бориса Петровича отрицательных качеств. Он был не только добросовестным и самоотверженным игроком, но и прекрасным тренером и семьянином. Кому-то может показаться, что он упрямый человек. Выражусь точнее — Борис настойчив в достижении цели, не нарушает при этом, как говорится, правил игры. Его нельзя упрекнуть в лени, равнодушии. Наоборот, он всегда максимально собран, был и остается отмобилизованным и готовым к выполнению самых сложных заданий.

   Если говорить о тренерской деятельности Бориса Петровича, то его путь никак нельзя назвать легким. Да, он за считанные месяцы превратился из игрока в старшего тренера, казалось бы, чего еще можно желать. Однако далеко не все складывалось благополучно, потребовалось время для перестройки, надо было понять — для него ли это поприще. На моих глазах он вырос в хорошего тренера, поднялся на главную вершину. Не взлетел, а совершил сложнейшее восхождение, сопряженное с многочисленными преградами, трудностями.

   Он формировался как тренер в питерском СКА, команде города со славными хоккейными традициями, но в силу известных причин не имевшего возможности на равных соперничать со столичными клубами. Тем не менее армейцы с берегов Невы всегда считались для грандов нашего хоккея неудобной командой, которая не раз отбирала у них важные очки. В этом, несомненно, вижу высокое мастерство Михайлова, одного из лучших наставников, умеющих работать на результат за счет организации игры.

   У Михайлова замечательное хоккейное зрение, умение мгновенно разобраться в ситуации и выбрать наиболее приемлемую тактику в каждом конкретном матче. У него прекрасно развито чувство игрока, умение работать с ним. А создание в команде благоприятного микроклимата позволило Борису Петровичу в сложнейшие для российского хоккея времена добиться ярких успехов в работе со сборной. До сих пор помню блестящую победу на чемпионате мира 1993 года. Уже многие звезды отечественного хоккея уехали за океан, казалось, шансов нет. Но Михайлов сумел подобрать в состав самых способных игроков, объединить их и выиграть «золото». Не менее весомыми считаю серебряные награды нашей национальной команды в 2002 году, когда в составе было лишь трое молодых ребят из НХЛ, Борис Петрович, имея под началом в основном хоккеистов, выступавших в России, закономерно дошел до финала, в котором, несмотря на неудачу, наши выглядели достойно.

   В истории отечественного хоккея в списке выдающихся тренеров значились лишь те, под чьим руководством национальные команды побеждали на Олимпиадах и чемпионатах мира. Это — Аркадий Чернышев и Анатолий Тарасов, Всеволод Бобров и Борис Кулагин, Виктор Тихонов. На мой взгляд, в одном ряду с ними находится и Борис Михайлов, ведь он сумел завоевать для России «золото» в сложнейший период, когда почти все лучшие мастера перешли в клубы НХЛ и в мировом первенстве не участвовали.

   Считаю, что Борис Петрович сегодня находится в «золотом» тренерском возрасте. Он по-прежнему подвижен, бодр, следит за своим физическим состоянием и готов к практической работе. Он, безусловно, обладает всеми качествами, выделяющими классного тренера высокого международного уровня.

   Анатолий КОСТРЮКОВ, заслуженный тренер СССР.

 

   Как и у большинства мальчишек сороковых и пятидесятых годов, мой путь к олимпийскому пьедесталу начался со двора. Со спортом более или менее серьезно я познакомился в конце 1953 года, когда из центра Москвы, с улицы Гашека — она находится рядом с теперешней Тверской, из ветхого дома напротив фабрики «Дукат» мою семью переселили на 1-ю Хорошевскую улицу — сейчас Куусинена. Там с 10 лет я и начал играть в футбол, а чуть позднее — в хоккей.

   Болельщики и специалисты спорта справедливо считают, что в пятидесятые годы в СССР почти все совмещали игру в футбол, хоккей или хоккей с мячом, а в сороковые были мастера, побеждавшие сразу на трех фронтах. Например, армеец Всеволод Михайлович Бобров или динамовец Василий Дмитриевич Трофимов, впоследствии главные тренеры сборных СССР по хоккею и хоккею с мячом. Однако немало мальчишек начинало именно с футбола, не требующего серьезной амуниции. Конечно, играли и в хоккей на импровизированных, сооруженных собственными руками дворовых площадках, но, как говорят, «на ногах», то есть в зимних ботинках или в валенках, с самодельными, сделанными из кусков проволоки клюшками. А гоняли обыкновенные консервные банки. Коньки в ту пору купить могли не все, в основном они были у ребят, занимающихся в специальных секциях, настоящие шайбы считались предметом роскоши.

   У нас, когда заходит речь о формировании подростка, всегда вспоминают двор, говоря о нем, что называется, на полном серьезе. Да, это так. Двор был для меня, пожалуй, второй семьей, начальной школой жизни. Я и мои друзья сызмальства были достаточно самостоятельными. Мы, наверное, в большей мере, чем нынешнее поколение мальчишек, умели принимать решение и были более целеустремленными. Однажды загорелись идеей соорудить хоккейную «коробку». И все делали сами — ходили просить на стройках доски, а потом с помощью работников домоуправления сооружали борта, заливали лед. Летом заботились, чтобы все было в порядке на футбольной площадке. Это было по тем временам вполне естественно, наверное, все шло из самих семей, в которых мальчишек с детства приучали к порядку.

   Двигались очень много, в нашу компанию тепличные дети не подходили, ребята мы были боевые — озорничали, иногда дрались. Летом с утра до вечера играли во дворе в футбол, в баскетбол, в салочки, в казаки-разбойники. Не знаю, имеют ли представление об этой игре сегодняшние мальчишки и девчонки из больших городов. Но в пятидесятые годы так развлекаться было модно.

   Мы росли крепкими, выносливыми. Дома — никаких разносолов, простая еда, во всем дисциплина. И никто не ждал тебя, скажем, к обеду. Раз позвали — и все. Опоздал — пеняй на себя, жди ужина. Почти все жили в больших коммунальных квартирах, в комнатах — по нескольку человек, без телевизоров, компьютеров. Ну, что дома делать — поел и на улицу, в любое время года — в мороз, в жару, в снег, в дождь.

   Справедливо многие считают, что поколение сороковых годов было адаптировано к нагрузкам больше, чем теперешние мальчишки. Мы набирались сил в естественном процессе, много играли, бегали, плавали, развивая координацию, мышление, коллективизм. С теми, кого взяли в организованный хоккей, работать тренерам было легко. Ребята приходили с хорошей базовой подготовкой. Не надо было начинать работать с ними с нуля. Плюс — огромное желание. В этом, прежде всего, виделся фундамент, на котором была построена советская хоккейная школа. Все это имеет самое прямое отношение ко мне и моим друзьям детства.

   Замечательное было время. Сотни мальчишек горели желанием играть, о том, что надо бы попасть в команду мастеров и получать за спорт деньги, не шло речи. Но спали и видели себя в большом спорте.

   Еще не было «Золотой шайбы». Играли дворами, улицами, лучших ребят брали в клубы, выступавшие в первенстве Москвы. Было много способных ребят. Когда я уже играл в московском «Локомотиве», однажды на сборах зашел разговор о том, где начинали играть. Так вот, легендарный Виктор Якушев рассказал, что попал в секцию на стадионе Юных пионеров, оттуда, кстати, и Виктор Кузькин; Александр Рагулин — воспитанник клуба «Химик», он базировался в Лужниках, в Воскресенск он попал позднее. Голкипер Александр Пашков делал первые шаги в команде «Серп и Молот» вместе со спартаковцем Александром Якушевым. В Сокольниках начинали братья Борис и Евгений Майоровы, Вячеслав Старшинов, Анатолий Фирсов, Константин Локтев, Владимир Юрзинов в динамовском коллективе… В общем, у тренеров не было проблем с подбором мальчишек. Им приходилось внимательно просматривать, кто лучше. Сейчас прием в хоккейную секцию все более напоминает набор. Стало гораздо меньше мальчишек, готовых играть. Конечно, в группах подготовки есть ребята и семилетнего возраста, и совсем малыши. Они имеют определенную ледовую практику. Но, на мой взгляд, в столь юном возрасте многие еще не понимают, чем им заняться. Не исключено, что нет желания играть в хоккей, ходить в школу по фигурному катанию. Однако родители тянут детишек в тот или иной вид спорта. Не секрет, что одни видят в своих чадах звезд хоккея, другие — фигурного катания. Кроме того, чего греха таить, существуют и планы, так сказать, практического характера, я имею в виду солидные контракты. Папы и мамы мечтают о головокружительных карьерах. Сегодня, когда во главе утла деньги, это обычное явление. Но само по себе неплохо регулярно заниматься, укрепляться физически, однако о мышлении, понимании игры, предрасположенности к ней нет и речи. Да, может ребенок в определенный момент выделяться на фоне сверстников, скажем, за счет физических данных, а потом его догоняют и перегоняют, поскольку пацанчик не тянется вверх, не крепнет, грубо говоря, не обрастает мясом, мышцами, его на льду попросту съедают. Поэтому не надо заглядывать далеко вперед, никому, по большому счету, не известно, что из мальчика получится. На мой взгляд, не все решает ранняя специализация. Есть примеры, когда в спорт приходят, скажем, в 13–14 лет, когда другие занимаются по пять-шесть сезонов. Двор в мое время в этом отношении имел куда более четкое, наверное, определяющее значение. Именно рядом с домом мальчишки сами находили себе занятие по душе.

   Я прошел через все это, видел ребят, которые не умели играть в хоккей или футбол, но бегали быстро, показывали класс на турниках и брусьях. У нас лидером был Женя Мишаков, он приехал на Хорошевку из Лужников, где начали строить большой стадион. В нашем микрорайоне вообще как-то сразу появилось много спортивных ребят, переселившихся из разных мест Москвы. Это был известный впоследствии футболист «Локомотива» и «Динамо» Владимир Козлов, с нами играли Николай Севастьянов и Виктор Поляков, которые были приглашены в ЦСКА. Позднее на Хорошевку приехал Владислав Третьяк. Жили в кирпичных и блочных домах, учились в двух школах — 721-й и 740-й.

   Мы были, пожалуй, более организованными и самостоятельными, чем нынешнее молодое поколение. Тем не менее в свободное плавание нас не отпускали. Помню, внимательно следили за нами взрослые из домоуправления. Сначала Тамара Алексеевна Чудина, потом ее заменил парторг Иван Иванович Хопилин. С нами во дворе некоторое время занимался тренер стадиона Юных пионеров Николай Никитин, Ну а в клубах просто было очень много тренеров, прошедших команды мастеров. Если говорить о хоккее, то в ЦСКА работали Александр Николаевич Виноградов, Борис Павлович Кулагин, Вениамин Михайлович Быстров, в «Крыльях Советов» — Борис Запрягаев, в «Динамо» — Александр Иванович Квасников, в «Спартаке» занимался с мальчишками Александр Иванович Игумнов. Можно легко назвать десятки способных игроков, связавших свою тренерскую судьбу с подготовкой юношей. Опыт этих мастеров имел колоссальное значение, как для самого обучения, так и в психологическом плане. Ребята получали максимум знаний, боготворили своих тренеров, стремились выжать из себя, как говорится, все. И самые способные парни становились великими мастерами.

   На мой взгляд, контроль — великое дело. Я могу говорить об этом, отталкиваясь от личного примера. С помощью взрослых мы смогли попасть в организованный футбол и хоккей. Сначала обыграли все близлежащие дворы, вышли на матчи первенства Ленинградского района и заняли первое место. Участвовали в первенстве Москвы.

   Я начинал играть в футбол на левом краю, потом был инсайдом, полузащитником. Причем разбирались, кому и какое место определить, сами. Например, Мишаков мог сказать: «Боря, тебе лучше всего играть в центре». Я мог согласиться или отказаться, попробовать доказать, что сильнее именно в своем амплуа. То есть старшие ребята никогда на нас не давили. Но чаще никто не спорил, поскольку мнение наших лидеров считалось авторитетным.

   В общем, в этом дворовом спорте не было ничего хаотичного. Существовали правила, которых придерживались все без исключения. Это, безусловно, была замечательная школа, позволившая мне и другим мальчишкам проявить себя в большом спорте. Тот же Евгений Мишаков заиграл в хоккейном ЦСКА, он отличался не только мастерством, но и огромной работоспособностью, самоотдачей. Виктор Прохорович Якушев, с которым мне посчастливилось играть в «Локомотиве», обладая выдающимся талантом, был в высшей степени ответственным игроком. Я не видел более универсального хоккеиста и человека порядочного, с открытой душой, чем Виктор Якушев. Умным, внимательным был и другой железнодорожник — Михаил Рыжов. Они сыграли огромную роль в становлении меня как мастера.

   Собственно, вся хоккейная элита СССР, в которую со временем вошел и я, никогда не действовала на средних оборотах, этого не могли себе позволить истинные мастера. Они дополняли свой талант именно самоотдачей, игровой дисциплиной.

   Поэтому хоккей в СССР был мощным, сильнейшим в мире. Сейчас все с восхищением смотрят на Национальную хоккейную лигу. Действительно, там играют классно. Но в мое время советские клубы, встречаясь с командами НХЛ, часто их обыгрывали. Даже существовала точка зрения, что если бы ЦСКА выступал в этой Лиге, то он мог бы выигрывать и регулярные чемпионаты, и Кубок Стэнли.

   Это сейчас картина иная. В НХЛ еще в семидесятые годы поняли, что без подпитки из Европы Лиге будет сложно прогрессировать. Так, после серии СССР — НХЛ 1972 года за океан приглашали почти всех игроков сборной СССР, за Владислава Третьяка были готовы заплатить миллион долларов. Но, естественно, в советское время это было невозможно. Конечно, нам было интересно попробовать себя в НХЛ, но мы знали — нельзя. И не слишком переживали, у нас были иные, нежели сейчас, ценности. Первыми стали уезжать за океан шведы, финны, потом хоккеисты ЧССР. Для наших ребят это стало возможным лишь к распаду СССР.

   Вернемся в годы моей юности. Я и другие ребята с помощью взрослых постепенно приближались к игре, которая давала шанс попасть в городские клубы. Пределом мечтаний было получить форму. Выдавали ее далеко не всем. Обычно на первых порах после матча коньки, клюшки, амуницию отбирали; лишь тем, кто прочно входил в состав, инвентарь оставляли на всю зиму.

   Да что там говорить, я довольно долго отыграл в саратовском «Авангарде» и в «Локомотиве» в отечественной защитной форме, которая была прочной, но недостаточно удобной. Ясно, все привыкали к этому, как-то подгоняли инвентарь. А впервые я надел импортные щитки фирмы ЦЦМ уже в ЦСКА. Причем получил их не в клубе, это был по тем временам поистине царский подарок от Вениамина Александрова, блестящего хоккеиста, который помог мне освоиться в ЦСКА.

   В советский период вообще было столичное время хоккея, команды мастеров в основном формировались за счет москвичей. Молодые набирались ума у таких мастеров, как Борис Локтев, Вениамин Александров, братья Борис и Евгений Майоровы, Вячеслав Старшинов, Анатолий Фирсов, Виктор Кузькин, Эдуард Иванов, Виталий Давыдов, Виктор Якушев, Михаил Рыжов, Виктор Цыплаков, Валентин Козин, Борис Спиркин, Александр Гришин, Станислав Петухов, и многих других. Причем все они были воспитанниками московского клубного хоккея. Я всегда подчеркиваю — счастлив, что прошел по этому пути, играл вместе со звездами и против них.

   Позднее, когда я выступал в команде мастеров, на сборах время от времени заходил разговор о мальчишеской жизни. Многие опытные мастера в ЦСКА, например Константин Борисович Локтев, рассказывали, что именно помогало формироваться мальчишке. «Наше преимущество, — говорил Локтев, — заключалось в том, что мы ничего не боялись. Зимой любимой забавой было прыгать в снег с высоких крыш сараев, летом норовили выбрать местечко на берегу повыше и оттуда сигануть в воду или «нырнуть» со второго этажа во дворе. Летом делом чести считалось переплыть Москву-реку».

   Да и самостоятельности у нас было больше. Например, мама нас никогда не ругала, оставляла на меня братьев — Сашу и Толю. Однажды я пошел с ними гулять и обоих потерял. Мальчишек чуть не отвезли в детский дом. Вот тогда мама поговорила сомной как со взрослым парнем, серьезно. Но я не обиделся. Мы с братьями видели, как она вкладывает в нас все силы и здоровье. И несмотря на то что были мы еще несмышлеными мальчишками, ценили эту заботу. Всегда ждали маму к обеду, ходили ее встречать с работы — к проходной фабрики «Дукат». Да и передвигаться по городу было несложно. Везде был порядок, которому мы неукоснительно подчинялись. Но иногда захватывал мальчишеский азарт, и, например, были пацаны, любившие прокатиться на подножке трамвая. Кто попадался, драли за уши. И все понимали, за что.

   Очевидно, что кругозор у мальчишек того времени был уже, чем у нынешнего молодого поколения. Но была выше концентрация на чем-то определенном. Каждый способный молодой человек выстреливал в своем направлении. Недавно по ТВ прошла информация, что в одном из вузов недавно почти треть студентов закончили обучение с золотыми дипломами. Выходит, у нас выдающаяся молодежь, которой все под силу. Но проблем меньше не становится. Потом, совсем немного молодых людей, которые имеют желание прийти на производство, научиться хорошей рабочей профессии.

   Я не возражаю против того, что сейчас юноши и девушки интеллектуально выше, чем мы — из сороковых. Тем не менее, если брать сумму, скажем, одаренности, то мы в свое время были не хуже. Действительно, с этим никто не поспорит, талантливые люди были везде — в науке и на производстве, в искусстве и в спорте. Но готовили их не поточным методом. Они, как правило, были личностями. И выделялись на фоне просто добротных специалистов в той или иной отрасли. Если по-спортивному судить, то это — звезды. И не дутые, а самые что ни на есть настоящие.

   В нас было больше искренности, целеустремленности. И результаты были хорошими не случайно. Вот, например, заняли мы, мальчишки с Хорошевки, высокое место в первенстве Москвы. И наша дворовая команда удостоилась чести участвовать в параде на открытии Лужников. Девяносто девять и девять десятых процента, что сегодня это не вызовет у детворы восторга — ну кому это интересно, да и что это даст?… Но в пору моей молодости подобные вещи считались великими праздниками.

   Однажды Евгений Мишаков собрал ребят со двора и пригласил нас сыграть в хоккей за команду ремесленного училища, где он учился на автослесаря. Все, конечно, согласились, приехали на стадион, но Женя перепутал дату матча. Попали на тренировку второй мужской команды «Трудовых резервов», с которой работал тренер Михаил Федорович Кузьмин. Он разрешил нам немного поиграть, а потом пригласил всех в свой клуб.

   Что же касается совмещения занятий футболом и хоккеем, то все здесь получилось гладко. В пятидесятые годы все клубы культивировали одновременно футбол, хоккей или хоккей с мячом. Начав заниматься в «Трудовых резервах», я не строил каких-то величественных планов, просто играл, но футбол постепенно начал уходить на второе место. Бросать его я, конечно, не собирался, поскольку в пятидесятые годы XX века еще не было искусственных катков у юношеских хоккейных клубов. Сезон был достаточно коротким — в ноябре начинали заниматься физподготовкой, в начале декабря проводили приз открытия с участием многих московских команд, потом шел чемпионат города до начала марта. И снова — футбол. Однако мысленно я начал себя настраивать на то, что главным в жизни для меня должен стать хоккей.

 

Сначала я находился в составе команды 1944-го, своего года рождения, получил коньки, чему был неимоверно рад. Показывал их ребятам во дворе и говорил, что играю в хоккей на первенство Москвы. Потом меня перевели в 15 лет во вторую мужскую. Так что довольно рано оказался я во взрослой компании.

   Иногда это таит определенные опасности. Существовало даже мнение, что те, кто играет за «мужиков», могут распрощаться с мыслями о команде мастеров. Во-первых, нет регулярных тренировок, поэтому сложно совершенствовать мастерство. Другая проблема — можно пристраститься к курению, алкоголю. Ведь не секрет, что после матчей во многих мужских командах проходил независимо от результата так называемый «разбор игры»: люди скидывались по нескольку рублей, покупали водку, закуску и где-нибудь в укромном уголке на стадионе отмечали событие, причем довольно часто с продолжением. Всегда находились те, кто говорил тебе: молодой, а ты будешь? И были ребята, которым не хотелось отрываться от коллектива, они считали важным почувствовать себя на равных со взрослыми.

   Словом, чего тут объяснять, никто не отменял выражения о том, что дурные примеры заразительны. Понятно, не для всех. Но такие случаи, когда парнишка начинал выпивать, пусть не частые, а единичные, действительно имели место.

   В шестидесятые-семидесятые годы уже на полных оборотах работали спортивные школы, в них шли ежедневные тренировки. Казалось, пройдя весь цикл, игрок так или иначе мог закрепиться в спорте. Но, конечно, не каждый, взрослых клубов в стране было немного. И для ребят оказаться за чертой команды мастеров было трагедией. По существу, они много лет посвятили обучению хоккею. И те, кто после выпуска из школы оказался не у дел, не попал в высшую, первую или вторую лиги, сталкивались с серьезными трудностями в выборе жизненного пути. Естественно, многие хоккеисты, не сумевшие пробиться в профессионалы, не безграмотны. Среди них были, есть и будут достаточно образованные парни. Но сложен сам период перестройки.

   Ведь люди готовились к одному делу, а приходилось выбирать что-то принципиально новое. Наверное, эта проблема есть и сейчас. Плюс еще, так сказать, родительский психологический фактор давит. Проблема, которую я уже затрагивал, серьезная. И о ней нужно поговорить подробнее.

   Так вот, многие родители спят и видят в своих чадах будущих звезд НХЛ с миллионными контрактами. Или, на худой конец, звезд российского хоккея, обеспеченных, по нынешним меркам, по полной программе. В принципе в этом навскидку нет ничего негативного. Сегодня, в начале XXI века, многие стали прагматичными. Это, может быть, и неплохо. Но постоянная мысль, что ты непременно обязан оказаться, скажем, за океаном, с одной стороны, максимально стимулирует, а с другой — мешает сосредоточиться на подготовке. Существует риск ошибиться. И стараясь избежать его, парни иногда зацикливаются только на хоккее. А когда мечта рушится, наступает тяжелый психологический стресс, преодолеть который готов не всякий.

   Я не говорю о том, что молодые люди идут, что называется, вразнос. Они и в вузы поступают, и работу неплохую находят, однако в занятиях каким-то делом уже нет той, присущей хоккейному отрезку, искренности, самоотдачи. Конечно, со временем проходит все. Адаптацию никто не отменял, и начинает новая сфера деятельности нравиться, ты сам как бы убеждаешь себя в этом. Люди чего-то добиваются в жизни, становятся самодостаточными, состоятельными. Тем не менее в душе остается осадок, что с юношеской мечтой пришлось распрощаться.

   И чтобы компенсировать душевный дискомфорт, такие мужики непременно, если у них дети — мальчишки, ведут их в хоккейные школы; не получается у сыновей, делают, с позволения сказать, ставку на внуков. Это, естественно, хорошо. Я верю, что в одном из поколений проявляется умение, заложенное в отцах, дедах. Совсем не обязательно, что предки должны непременно быть игроками команд мастеров. И у звезд наследники не часто попадают в большой хоккей, но единицы достигают уровня родителей. Например, у легендарного Всеволода Михайловича Боброва сын Михаил не стал хоккеистом. Не заиграли дети Виктора Тихонова и Владимира Юрзинова, ставшие затем хоккейными тренерами. Но на этом поприще они не дотянули до уровня отцов, хотя вполне приличные специалисты. А вот внук Виктора Тихонова, его полный тезка, неплохо играет в «Северстали», на него обратили внимание в НХЛ. Из тех, кого я знаю, пожалуй, только сыновья Бориса Александрова, Федора Канарейкина, Николая Дроздецкого неплохо играют в суперлиге, да мой Егор. Во всем мире это есть. Сыновья выдающегося Горди Хоу достигли уровня сборной США, но не стали серьезными профессионалами НХЛ. В 2005 году я видел на чемпионате мира в Вене, как играет за американскую команду Ян Штястны — сын блестящего форварда, в прошлом игрока сборных Чехословакии, Словакии и клуба «Квебек Нордикс» Петера Штястны. Против него я играл не раз и могу точно сказать, что старший Штястны — звезда хоккея, а его парень просто крепкий игрок, не рядовой, но до папы недотягивает. Но вот дочь Петера — Кристина — унаследовала спортивные качества отца, его менталитет. Она еще в 2005 году, в 14 лет, стала одной из лучших теннисисток США среди сверстниц. И говорят, вскоре может раскрыться. Вот как иногда проявляются наследственные качества. Не в виде спорта, а в способностях, заложенных, если хотите, генетически. Эта девочка, наверное, родилась игроком.

   Я верю в судьбу. Считаю, что не случайно в моем детстве рядом оказался Евгений Мишаков, впоследствии заслуженный мастер спорта, хоккеист ЦСКА и сборной СССР. Он был человеком неравнодушным. Его волновали не только собственные дела, проблемы. Женя, по возможности, всегда был готов помочь, подсказать, направить дело в нужное русло. Эти его прекрасные человеческие качества имели прямое отношение и ко мне. Ведь Мишаков, собственно, сделал все от него зависящее, чтобы я вышел на международный хоккейный уровень.

   Я с удовольствием играл в хоккей, менять клуб не собирался, даже не думал об этом. Но однажды я поехал на стадион на Ново-Рязанской улице на матч против мужской команды «Локомотива», где выступали Мишаков, способный хоккеист Василий Адарчев, раскрывшийся позднее в ленинградском СКА. Понравился тренеру железнодорожников, и тот пригласил меня и еще нескольких ребят из дворовой команды — Петю Конова и Толю Шитикова — в клуб железнодорожников.

   Мы понимали, что если хотим научиться играть по-настоящему, то отказываться нельзя. С первых дней пребывания в «Локомотиве» я убедился в этом. Так состоялся выход на новый уровень, куда более качественный и профессиональный, чем детский клубный московский хоккей, хотя и ему надо отдать должное как важному этапу в движении вверх по вертикали.

   В первом же сезоне сыграл в первенстве СССР среди молодежных команд, матчи которого проходили на катке с искусственным льдом в Сокольниках. «Локомотив» занял четвертое место из шести участников. И это было неплохо. В молодежном советском хоккее доминировали воспитанники столичных армейцев и спартаковцев, сильной считалась школа «Крыльев Советов». И против меня играли многие способные хоккеисты — спартаковец Виктор Ярославцев, ставший позднее чемпионом мира, в «Крыльях Советов» — Валентин Панюхин, впоследствии один из лучших в ленинградском СКА. Собственно, и в «Локомотиве» были талантливые ребята: Саша Пашков — олимпийский чемпион 1972 года, классный вратарь, Борис Штанько, затем тренер ЦСКА. А на пути к финалу мы, железнодорожники, остановили армейцев, за которых выступали Владимир Расько, Николай Морозов — известный хоккейный судья, Александр Сафронов, Николай Подкопаев, которые затем попали в различные команды высшей лиги.

   На этом первенстве ко мне подошел знаменитый в прошлом армейский игрок и тренер Владимир Елизаров и пригласил в ЦСКА — играть за молодежную команду. «Тебе предоставляется шанс не просто поиграть за молодежную команду, — сказал он. — Не исключено, что на тебя обратят внимание в команде мастеров. В общем, если хочешь, готовься играть как следует. Сможечь сосредоточиться на подготовке — тебе же будут платить стипендию».

   Для меня это было важно. К тому времени умер отец — Петр Тимофеевич, мама — Мария Лукьяновна продолжала работать на фабрике «Дукат» и тащила на себе весь дом, четверых братьев — меня, Виктора, Александра и Анатолия. Я помогал, как мог, устроился на работу слесарем 3-го разряда на автодормехбазу № 3 в Коптево. Началась трудовая жизнь, в которой для спорта было не так уж много времени. Ну, кто сейчас поверит, что после этого человек попадает в команду мастеров и становится чемпионом мира и Олимпийских игр? Собственно, и речь об этом в современных условиях не идет, в 12–13 лет, когда раньше только начинали, нынче ребят списывают. Но в прежние времена случаи, подобные моему, имели место. Тот же легендарный Анатолий Фирсов попал в «Спартак», что называется, от станка.

   В общем, совмещать хоккей и работу мне становилось все труднее, нелегко было после 8-часового рабочего дня тренироваться. И ЦСКА с предложением Елизарова — это был потрясающий шанс, выход из положения: я мог играть и зарабатывать для семьи деньги. Говорю об этом искренне, ибо семья была для меня самым главным. Сегодня, когда мама и братья ушли, с волнением вспоминаю то время. Память сохранила массу эпизодов, каждый из которых по-своему дорог. Не так давно побывал в своем старом доме, где до недавнего времени жил Евгений Мишаков, вот и его нет. Площадка для хоккея стала лучше, но она пустует.

   Я на мгновение закрыл глаза и вспомнил, какие страсти кипели на простенькой «коробке» в пору моего детства. Не сомневаюсь, так было везде. И не в последнюю очередь поэтому сборная СССР была первой в мире. Спорт формировал патриотов родины. И мне совсем не стыдно сказать, что был счастлив, став октябренком, с гордостью носил пионерский галстук, затем были комсомол, партия — это была единая цепочка. Кто-то, наверное, имеет иную точку зрения, скажет, что всех нас дурачили, держали за роботов. Но через это прошли все — и люди, откровенно высказывавшие «крамольные» речи, и те, кто искренне любил страну. Она ведь многих сделала людьми. Это ни для кого не секрет.

   Никто не заставлял меня, когда учился в 5-м и 6-м классах, сдавать нормы ГТО, играть в волейбол, выступать за школу в лыжных гонках. Помню, как впервые встал на лыжи и именно пробежал на них дистанцию в 2 км, причем кататься толком не умел, но хотел показать результат. Это говорит о том, что мотивация существует всегда и во всем. Есть два направления — обучение и практика. Я понял это позже, став взрослым.

   Был рад, что попал в ЦСКА, в котором, конечно, здорово работали с мальчишками. Относились к нам требовательно, высокими были нагрузки, но это был интересный отрезок. Жаль только, что оказался он коротким. К сожалению, стипендию я не получил, естественно, огорчился, даже растерялся, не знал, как себя вести. Но спрашивать почему — не стал, постеснялся. Естественно, обострились домашние финансовые проблемы. С одной стороны, хотелось играть, но, как говорят, жить на что-то надо. Собственно, выбора у меня не было. К тому же я для себя решил, что в ЦСКА не подхожу. И снова пошел работать. Но ненадолго.

   Хоккейная селекция существовала всегда. Причем в СССР она велась на хорошем уровне. Массовых переходов, естественно, не было. И это, между прочим, обеспечивало стабильность клубам, каждому, понятно, по возможностям. Московская школа хоккея была мощной, она на начальном этапе развития снабжала всю страну. Однако способных ребят было много и На периферии, в небольших городках. И столичные клубы получали прекрасных мастеров из глубинки. Достаточно вспомнить Александра Мальцева и Владимира Мышкина, приехавших в столицу из Кирово-Чепецка, омича Виктора Блинова, пензенских воспитанников братьев Голиковых, Василия Первухина, Виктора Жлуктова из Инты, Бориса Александрова из Усть-Каменогорска… Меня, как и их, видели в деле тренеры, работники клубов, они обменивались информацией по молодым игрокам. В общем, весной 1962 года появилась возможность играть в саратовском «Авангарде», команде класса «Б». Тренер Валентин Николаев, работавший в Саратове, приехал в Москву, узнал, что есть такой нападающий Михайлов, переговорил с наставниками молодежной команды «Локомотива» — Владимиром Гороховым и Григорием Мкртычаном, получил необходимую информацию. И сделал мне официальное предложение, рассказал об обстановке в команде, ее задачах, пообещал зарплату — 220 рублей. Все это произвело на меня большое впечатление.

   Дело было не только в деньгах. Я почувствовал, что могу закрепиться в большом хоккее. То, что звали в команду низшего дивизиона, не пугало. Главное — игровая практика, возможности для роста. Кроме того, не я же один так начинал. Главное — звали, значит, с какой-то перспективой.
   Приехал в Саратов, устроился работать на «почтовый ящик» «Авангард» — оборонное предприятие, тогда ведь все спортсмены были любителями. С этого момента и началась моя профессиональная хоккейная жизнь. Правда, раньше все было гораздо проще, чем сейчас: на питание выдавали талоны, не было углубленного медицинского обследования и так далее. В общем, с хоккеистом не возились, как с писаной торбой. Но отношение к нам было добрым. С жильем все было без проблем: в заводском доме выделили приезжим игрокам этаж, чтобы было веселей, я и еще несколько человек обосновались в трехкомнатной квартире. Жил вместе с москвичами Сергеем Тарасовым, Володей Москвитиным (он затем одно время был тренером тольяттинской «Лады»).

   Местных игроков было мало. Они не стремились играть за команду мастеров — в Саратове было несколько предприятий, выступавших за первенство города. Хоккеисты из этих команд получали на производстве более высокую зарплату, и хлопот было меньше. Но с приходом в команду мастеров на пост старшего тренера Анатолия Гаврилина, известного саратовского футболиста и хоккеиста, работавшего с командой производственников на «почтовом ящике», стали у нас появляться многие местные хоккеисты, им помогали опытные Юрий Стрелков и Георгий Голубкин. Способные молодые игроки действительно были нужны.

   Сначала я играл на позиции центрального нападающего во втором звене. Но к концу сезона перевели в первую тройку, поскольку ее центральный форвард, по мнению тренера, с обязанностями не справлялся. И на флангах со мной стали играть Юра Малахов и Юра Стрелков.
   Сезон получился удачным — саратовцы заняли второе место вслед за спортклубом имени Урицкого из Казани. Тут и федерация хоккея СССР образовала новый класс «А», и «Авангард» оказался в нем вместе с казанцами, рижскими динамовцами.

   Осенью того же года приехал из Москвы Саша Кафтан, потом я рассказал тренерам, что есть у меня знакомый голкипер, и привез в Саратов Сашу Куликова, который стал классным вратарем. Знал его еще по «молодежке» «Локомотива». Появился в команде Роберт Дмитриевич Черенков, выступавший за столичное «Динамо» на позиции защитника, первый мастер спорта в Саратове. Он поиграл год и занял пост старшего тренера. Черенков пригласил в команду из столицы Стаса Щеголева, Костю Никифорова, Володю Яковенко, Сашу Сафронова. Конечно, росли и хорошие местные ребята, например Виктор Садомов, он впоследствии немало лет возглавлял саратовский «Кристалл». С приходом Черенкова наша команда стала более сбалансированной, работающей с учетом современных требований. Для меня это было важно. Сейчас я могу сказать, что Саратов стал как бы отправной точкой в моей профессиональной хоккейной жизни. В нем я получил первые уроки бытия команды мастеров, форм общения, подходов к работе.

   В конце второго сезона пребывания в Саратове, зимой 1965 года, «Авангард» участвовал в турнире в Кирово-Чепецке. Встретился с мужской командой «Крылья Советов», в которой были только что закончившие играть за мастеров выдающиеся хоккеисты — чемпионы мира Алексей Гурышев, Михаил Бычков, Альфред Кучевский. Я играл в центре — против Гурышева. Он подошел после матча и позвал меня в «Крылья Советов». Это было заманчивое предложение, знаменитая команда! Ее тренировал известный в прошлом защитник Сергей Митин.

   Летом, когда нас отпустили в Москву, я приехал на стадион «Красный Октябрь», позанимался вместе с Александром Мартынюком, Зарубиным, Игорем Дмитриевым. После тренировки жду, что будет дальше. Подошел Митин и неожиданно сказал: «Парень ты интересный — приходи через год». В общем, послал меня куда подальше. Приехал я домой на Хорошевку, рассказал все Жене Мишакову, а тот уверенно так говорит: «Не расстраивайся, все равно играть будешь». С надеждой на это я и отправился обратно в Саратов.

   Оснований не верить ему не было. Все ребята знали, что Женя честный и справедливый парень, уже хорошо знающий спорт изнутри. Он вообще был нашим хорошевским кумиром. К тому времени Мишаков уже поиграл в футбол за клуб «Локомотив» (Калуга), что мальчишкам казалось огромным достижением. Действительно, он мог стать хорошим футболистом. Но вот как распорядилась судьба! Женю знал тренер Владимир Горохов, живший рядом со станцией метро «Сокол». Он порекомендовал старшему тренеру Николаю Петровичу Морозову, который потом, кстати, был главным в сборной СССР, взять Мишакова в столичный «Локомотив». Тот посмотрел, как Женя играет за дублирующий состав, и сказал: «Паренек, пожалуй, стоящий. Но как я его в «основе» на поле выпущу с такими кривыми ногами?» Может быть, пошутил или не разобрался в способностях Мишакова. Короче говоря, в 1962 году оказался он в хоккейной команде московского «Локомотива», которую тренировал Анатолий Кострюков — известный защитник «Крыльев Советов» сороковых и пятидесятых годов, специалист высокого уровня и человек образованный, культурный. А в 1965-м Мишакова, как говорится, призвали в ЦСКА.

   Так вот, Женя не забыл про меня, сказал Анатолию Михайловичу, что есть в Саратове приличный парень Борис Михайлов. Правда, почему-то не назвал позицию, на которой я играл.
   Вскоре мы приехали в Москву на матчи против крепкой команды из города Электросталь, Кострюков специально пришел на каток в Сокольниках, посмотреть на то, что я из себя представляю.

   За несколько дней до этого заболел Черенков, наш играющий тренер. И я занял его место в обороне. Обе встречи мы проиграли, соперник-то был опытный, в составе было много хороших хоккеистов, прошедших школу московских команд мастеров. Но мне удалось в каждом матче забросить по шайбе, и в целом отыграл я неплохо.

   После второго поединка ко мне подошел Анатолий Михайлович. «Борис, — сказал он, — у тебя есть задатки, надо их развивать на уровне высшей лиги. У нас опытная команда. Если есть желание, можешь в Саратове рассчитываться, мы берем тебя в «Локомотив».

   Приехал в Саратов, рассказал, что и как. Конечно, Роберт Дмитриевич не хотел меня отпускать, у него же были в отношении меня и команды свои планы. Черенков был честолюбив и мечтал вывести «Авангард» в высшую лигу. Городское начальство вызывало — обещали 2-комнатную квартиру. Я не хотел обижать саратовцев — в конце концов, именно в «Авангарде» заиграл. Но отказаться от приглашения не мог. Кроме всего прочего, хотелось вернуться домой — в Москву.

   Гораздо позднее, когда стал тренером, сам прошел через это. Во время работы в ленинградском, а потом санкт-петербургском СКА не раз терял игроков, на которых немало сил истратил. Но куда деваться? Такова была в то время судьба тренера среднего клуба. Собственно, не сладкая у него жизнь и сейчас, но проще найти замену ушедшему, может, не полноценную, но как-то бреши прикрыть. Раньше было сложнее. Каждый переход обсуждался на уровне национальной федерации. И если стороны не договаривались, что называется, полюбовно, то процесс получался сложным. Подключалась местная пресса, обвинявшая того или иного хоккеиста в отсутствии патриотизма, уважения к землякам, к родному городу. Но вот что любопытно, заставить переходить игрока без его желания было сложно. Если дело касалось одного общества, скажем, перехода из свердловского «Спартака» в московский, профсоюзных клубов, то здесь многое решалось методом убеждения руководства центрального совета. Да и вообще, не договорившись с игроком, никто не затеивал истории с переходами, смысла не было. Единственный момент, в котором человек не мог ничего поделать, — призыв в армию.

   Я считаю, что способный игрок может уйти, если другой клуб сильнее и в нем у него есть больше шансов добиться высоких результатов. Правда, сейчас престижно играть не там, где команды с традициями, опытные тренеры, а в клубах, где больше платят. И это вполне естественно, так живут хоккеисты во всем мире. Безусловно, обидно, но в профессиональном хоккее дуться на кого-то просто глупо. Надо своими делами заниматься.

   В общем, на уговоры саратовцев остаться я не поддался и вернулся в Москву. Пришел на тренировку в «Локомотив», из которого в то время ушли в «Спартак» защитник Владимир Мигунько и нападающий Евгений Зимин, чуть раньше в армию взяли Женю Мишакова.

   Когда мы вышли на лед, Анатолий Кострюков неожиданно ставит меня в оборону, видимо, имея в виду, что я смогу заменить Мигунько. Подхожу после тренировки к Анатолию Михайловичу и объясняю — я защитником в Саратове не играл, был центральным нападающим, просто в оборону меня в том матче, который он видел, перевели из-за болезни Черенкова.

   Ситуация получилась, на первый взгляд, довольно курьезная. Но мне было совсем не смешно, предположил, что нападающий Кострюкову не нужен, и резонно сказал себе, что дела твои, Боря, плохи. Тем не менее он почти без раздумий сказал: «Ничего страшного. У меня «дыр» полно. В атаке попробуем тебя на правом фланге вместо Жени Зимина». Так с его легкой руки я занял позицию, на которой отыграл пятнадцать лет.

   Моими первыми партнерами в «Локомотиве» стали два Александра: Гришин — в центре — и Сафронов. Мне довольно быстро удалось освоиться справа, найти игровые контакты. Я, попав в команду высокого класса, где играли такие мастера, как Виктор Якушев, Виктор Цыплаков, Валентин Козин, Михаил Рыжов, Евгений Палеев, Борис Спиркин, Михаил Ржевцев, Юрий Цицинов, Александр Волков, Станислав Ильин, сразу понял, что ожидает меня более сложная жизнь, чем в Саратове. Железнодорожники однажды были призерами чемпионата СССР, всегда входили в пятерку лучших команд. Учебно-тренировочный процесс был интенсивным, Анатолий Кострюков учитывал все современные требования. Он, находясь на льду, постоянно подсказывал, как вести себя в матчах в различных ситуациях. Особое внимание уделялось игре в большинстве и в меньшинстве, быстрой смене звеньев, технике, броскам. В «Локомотиве» я понял, что такое подготовительный процесс — работа на земле, занятия с отягощениями. Это тяжелый труд. Но тогда я еще не знал, что все это семечки по сравнению с тем, что ждет меня в ЦСКА и в сборной.

   Уже закончив играть, я сравнивал тренерское искусство Анатолия Михайловича с методами работы других известных наставников — Анатолия Тарасова, Аркадия Чернышева, Всеволода Боброва, Бориса Кулагина, Виктора Тихонова, Константина Локтева. Так вот, по моему мнению, Анатолий Кострюков — из числа элитных специалистов. Он прекрасно знал все тонкости хоккея, держал игроков на дистанции, обладал даром внушения и убеждения, отличался жесткостью в работе. Не случайно он всегда помогал тренерам сборной, некоторое время возглавлял управление хоккея Госкомспорта.

   Попав в «Локомотив», я окунулся в большой хоккей. Первое время находился в восторженном состоянии. Как же, тренировался и играл в Сокольниках, на катке ЦСКА, в лужниковском Дворце спорта, жил на сборах на уютной базе в Баковке. В «Локомотиве» была дружная команда, жаль, что еще в советские времена ее расформировали. Здесь не было каких-то кланов, чинопочитания. Лидеры — Михаил Рыжов, Виктор Якушев, Виктор Цыплаков — и другие опытные игроки не стремились возвысить себя, взаимоотношения были ровными, спокойными.

   Конечно, когда дело касалось ошибок в игре, кто-то мог новичка упрекнуть, но делалось это аккуратно, без хамства. Наверное, кроме всего прочего, и поэтому «Локомотив», не имеющий таких возможностей, как ЦСКА, «Спартак», «Динамо», оставался в их компании. Хоккеисты понимали меру ответственности, и никто не трудился спустя рукава. Ко мне это вообще никогда не относилось. Моими лучшими качествами были скорость, жажда борьбы. Зная, что я не филоню, тренеры не считали потерянным время, которое посвящали моему совершенствованию.

   В сезоне 1965–1966 годов «Локомотив» занял пятое место, мне присвоили звание «Мастер спорта». Сейчас эта награда, пожалуй, никого не воодушевляет, в хоккее все прагматично, построено на рыночных отношениях. Стимул — деньги. Я же искренне радовался, понимал, что теперь нахожусь в компании известных игроков. И надо трудиться по полной программе. Ведь тогда была конкуренция за места в составах. Конечно, на первых ролях были московские клубы, и заиграть в них могли только способные люди. А вот отношение к москвичам было прохладным. Хоккеисты клубов с периферии на встречи с ними настраивались как на последние в карьере. И дело заключалось не только в хоккее. И болельщики нас, мягко говоря, не жаловали. Сама жизнь в столице качественно отличалась от условий в других городах, на порядок была выше. Для тех, кто жил в СССР, не секрет, что в Москве не было проблем с продуктами, одеждой. И это многих раздражало, хотя мы не были ни в чем виноваты. Вопросы надо было задавать не нам, а руководству страны.

 

Женя Мишаков, когда я прочно обосновался в «Локомотиве», уже был в составе ЦСКА. Мы за железнодорожников вместе так и не сыграли. Но он не забывал про меня, подошел однажды ко второму тренеру армейцев Борису Павловичу Кулагину и сказал, что есть такой нападающий в «Локомотиве» Борис Михайлов, который неплохо играет и может подойти в нашу команду мастеров. Конечно, и Кулагин, и Тарасов меня в игре видели, но рекомендация имела все-таки особое значение. Не исключаю, Мишаков, возможно, и подтолкнул армейских тренеров в моем направлении. И вот после матча с ЦСКА подходит ко мне Кулагин и говорит: «С тобой хочет встретиться Анатолий Владимирович Тарасов, приезжай к бензоколонке у метро «Аэропорт». Наверное, необычное было выбрано место для встречи. Но я об этом ни тогда, ни сейчас не думал. Приехал, жду. Подкатывает 21-я «Волга», выходит Кулагин и говорит: «Садись». Забрался я на заднее сиденье, поздоровался с Тарасовым. «У тебя есть характер, настырность, желание играть, — сказал он. — Но ты в хоккее ничего не умеешь. Если хочешь, чтобы я из тебя сделал человека, забудь про футбол, думай все 24 часа о хоккее, спи на клюшках». Потом спросил, сколько я получаю, сказал: «У меня будешь получать меньше — 120 рублей». Гарантий, понятно, никаких не давал. В общем, огорошил меня. Я вышел из машины красный, как помидор. Вроде два года за команду мастеров высшей лиги отыграл, а здесь — ничего не умею.

   Я не преувеличивал свои возможности, но понимал, отталкиваясь от фактов, что могу неплохо играть. В «Локомотиве», например, был третьим по результативности. Имел в виду и еще один довольно любопытный эпизод, который свидетельствовал в мою пользу. После первого года пребывания в «Локомотиве» едва не попал в «Спартак». Тренировавший его Всеволод Михайлович Бобров сам сделал предложение. Он после одного из матчей подошел, дал листок бумаги с номером телефона и просто сказал: «Позвони». Потом я приехал в гости к Всеволоду Михайловичу в знаменитый дом у станции метро «Сокол», в котором жили многие известные люди, в том числе и Анатолий Тарасов. Разговор получился деловой. Осталось сказать «да» или «нет».

   К тому времени я уже был женат на Тане, с которой мы до сих пор вместе. У меня в комнате жить было негде — мама, три брата, у Тани жилищные условия были ненамного лучше. Пожалуй, именно это сыграло решающую роль. Но об этом — позже.

   Сейчас многое по сравнению с прошлым кардинально изменилось. Вы не найдете игрока нынешнего поколения в России, который бы жил так скромно, как я в шестидесятые годы, кстати, как и многие другие хоккеисты. Я это говорю к тому, что сейчас нет препятствий к полной самоотдаче в хоккее, но пятнадцать лет не было победных результатов, которые были у нас почти в каждом сезоне. Не собираюсь проводить какие-то параллели, никогда этим не занимался. И никто точно не узнает, кто был сильнее: мы, игравшие в шестидесятые-семидесятые годы, или парни, выступавшие в девяностых, играющие сейчас — в начале XXI века, чемпионы мира-2008. Изменилось очень многое, как заметил недавно один из наших заслуженных ветеранов, сегодня 18-летний мальчишка легко делает то, что было под силу не всем мастерам прошлых лет. Все верно.

   Вот только результаты и качество игры не всегда идеальные, хотя не надо принижать российский хоккей, он живет по новым правилам и, на мой взгляд, лучший в Европе. Мы прибавляем. Наконец, сборная России выиграла чемпионат мира. Понятно, мы в подготовке игроков не сильнее канадцев, но, посмотрите, какие в России таланты — Саша Овечкин, Илья Ковальчук, Женя Набоков, Саша Семин, Сергей Федоров — они лучшие и за океаном.

   То, что раньше называли переходами, а их было по два-три в год в каждом клубе, сегодня величают трансфертной политикой. Состоятельные команды не хотят ждать высоких результатов год или два. Молодежью, конечно, все занимаются, но если парень не проходит в основной состав, нет перспективы, его продают. Перемещения игроков в межсезонья носят массовый характер. Бывали случаи, когда клубы приобретали по пятнадцать и более хоккеистов. И тренерам надо быстро адаптироваться, находить способы создания сыгранных ансамблей в кратчайшие сроки. Ведь с наставниками сейчас также особенно не церемонятся. Такова современная мировая практика. Хотя замечу, что только в России наблюдается столь масштабная миграция хоккеистов. Кроме того, мы ежегодно теряем хоккеистов, выезжающих за океан в НХЛ. Ясно, и там непросто, достаточно вспомнить локаут 2004–2005 годов, когда — слыханное ли дело! — отменили сезон. Он закончился, и хоккеисты, выступавшие временно в России, вернулись в свои клубы. Есть люди, которые считали, что это снизит интерес к отечественному хоккею. Безусловно, но этого следовало ожидать. И нет смысла говорить об этом периоде как о трагедии. Ничего страшного не произошло. Надо было дальше работать. Что, собственно, и делается. На мой взгляд, последний сезон 2007–2008 годов был удачным во всех отношениях. Хоккей стал более привлекательным, качественным, в клубах появились хоккеисты, ранее игравшие в НХЛ, причем не только ветераны, но и достаточно молодые. Их не устроили контракты за океаном, и они предпочли Россию, нашу суперлигу с ее солидными гонорарами.

   Так вот, получил я приглашение от Всеволода Боброва. Приход в «Спартак» мог стать новой ступенью в моем хоккейном развитии. Всеволод Михайлович, которого считаю великим игроком и тренером, в ту пору создал «Спартак», который мог на равных бороться за золотые медали с ЦСКА. Кроме того, я имел представление, как играет Всеволод Михайлович. В ЦСКА была практика периодически проводить встречи молодежной команды и ветеранов. И раз в своей жизни я вышел на лед против Всеволода Боброва. Это были потрясающие впечатления, кроме него, за ветеранов играли многие известные мастера — Александр Виноградов, Виктор Шувалов — чемпионы мира, многие другие. Молодежка, конечно, проиграла — 6:14. Это было понятно, но поразило мастерство Всеволода Михайловича, забросившего шесть или семь шайб. Тогда и понял, почему ему нет равных, — блестящее, несмотря на травмы и возраст, катание, великолепная техника, потрясающее владение клюшкой, которую он, один на планете, умел перекладывать из руки в руку.

   Вот, говорят, великие канадские хоккеисты: Горди Хоу, Морис Ришар, Бобби Халл, Стэн Микита. Их боготворят за океаном. Так вот, на мой взгляд, Всеволод Бобров был лучшим в мире. Второго такого мастера я больше не видел. И не исключаю, что, играя в НХЛ, Всеволод Михайлович обошел бы всех тамошних звезд. Но, как я уже говорил, сравнения невозможны. Понять все можно, лишь вступив в контакты.

   К слову, и Бобров высоко оценивал мою игру. Когда его попросили высказать отношение к дебютанту сборной СССР Борису Михайлову, сказал, что ему прежде всего у новичка нравится боевитость. И пояснил: «Если Борис держит шайбу — у него почти невозможно ее отнять. Если он потерял ее — сейчас же бросается за «обидчиком» и нередко заставляет соперника отдать ее обратно. Своеобразная манера обводки (с нарастающим ускорением), идеальная выверенность паса, неудержимая стремительность и решимость в атаке, презрение к любой опасности на льду — вот качества, которые стремительно выводят его в число форвардов экстра-класса. И эта неудержимость передается его тройке, становится ее девизом и ее знаменем». Я был взволнован, узнав о такой высокой оценке Великого мастера.

   Но в «Спартак» я не попал. Помощником Анатолия Кострюкова был на редкость сообразительный тренер и человек Николай Иванович Карпов. Он узнал о предложении из «Спартака», и мне в «Локомотиве», можно сказать, мгновенно выделили однокомнатную квартиру. Когда я уже работал тренером, Николай Иванович однажды сказал, что зря он это сделал. «Я же не мог предположить, что стану старшим тренером «Спартака». Мне удалось выиграть два раза первенство страны, но мог бы побеждать чаще, если бы имел больше таких игроков, как Михайлов».

   Тем не менее спустя годы я прекрасно осознал, что переход в «Спартак» мог оказаться ошибкой. С одной стороны, это действительно было бы продвижением вперед. Но я мог остановиться только на команде мастеров. Из «Спартака» неожиданно ушел Всеволод Бобров, дважды после побед в чемпионатах страны недолго удерживался в роли главного Карпов. В начале семидесятых после двух побед в Кубке страны спартаковское руководство не устроил Борис Майоров. И происходило это не потому, что оба были слабыми наставниками. Руководители «Спартака» стремились только к победе, они не учитывали тот факт, что ЦСКА имел не только широкие возможности в плане приобретения игроков, но и что с ними в то время работали блестящие тренеры Анатолий Тарасов, Константин Локтев, позднее — Виктор Тихонов. В общем, остался я в «Локомотиве» до того времени, когда Мишаков переговорил с Кулагиным.

   Откровенно говоря, я опасался перехода в ЦСКА. Уж больно крутой характер был у Тарасова, о котором до сих пор ходят легенды, многое, кстати, о чем меня предупреждали, сбылось. Прежде всего я понимал, что для счета меня держать не будут. Если игра не пойдет, то отправят куда-нибудь на периферию — в армейский клуб Свердловска или Новосибирска, в Чебаркуль или вообще в Хабаровск. Но не в ленинградский СКА, который, пожалуй, был самодостаточным. Хотя и не богатым, но в определенной мере автономным.

   Поэтому решил посоветоваться с хоккеистами «Локомотива», с женой. Таня так и сказала — решай все сам. В команде никто не возмущался, не отговаривал, тем не менее никто не произнес самого важного слова — иди. Решающей для меня оказалась точка зрения Виктора Прохоровича Якушева. Он был не только игроком с мировым именем, но и человеком, тонко чувствовавшим, что может произойти в той или иной жизненной ситуации. На мой взгляд, он понимал, что я подойду ЦСКА. И сказал очень аккуратно: «Борис, в ЦСКА приглашают далеко не каждого, Анатолий Тарасов просто так ничего не делает».

   Я принял его слова как руководство к действию, приехал на стадион «Метрострой», где проходили занятия после окончания сезона, поблагодарил ребят. Затем рассчитался в ЦС «Локомотив», взял трудовую книжку. И отправился в ЦСКА. В мае 1967 года меня призвали в армию. Причем сначала брать не хотели, врачи в военкомате отказывались пропускать меня из-за проблем с глазами. Это старая история. Когда я еще был мальчишкой и как-то нахулиганил, отец взял в руки ремень и случайно задел им меня по правому глазу. И потом резко ухудшилось зрение. Конечно, я об этом никогда не говорил. Все же шло нормально, по игре претензий ко мне, пожалуй, никогда не было ни в одной команде, хотя, естественно, без ошибок не обходилось. В общем, Борис Павлович Кулагин взял мои документы, пошел к начальству военкомата, с врачом переговорил, и меня призвали.
   Анатолий Кострюков, как в свое время Роберт Черенков, был крайне недоволен. Его можно было понять: «Локомотив» ежегодно терял способных игроков, уходили Юрий Волков, Владимир Испольнов, Евгений Зимин, Владимир Мигунько, Владимир Меринов, Евгений Мишаков, Александр Пашков. Я, конечно, считал себя виноватым, понимал, как тяжело воспринимает мой переход Анатолий Михайлович. Но любой советский хоккеист знал, что через ЦСКА лежит путь в сборную. Не потому, что национальную команду тренирует Анатолий Тарасов. Он создавал для сборной таких игроков, которые выдерживали конкуренцию в споре с ведущими мастерами из других клубов. Меня приглашали не только с целью проверки, а рассчитывали, что могу занять определенное место. Это доверие требовалось оправдать.

   Пришли мы в ЦСКА с будущим центрфорвардом нашего знаменитого звена Владимиром Петровым с определенными сомнениями, настороженностью. Собственно, в этом не было ничего особенного. Вокруг нас были только звезды хоккея — Вениамин Александров, Александр Альметов, Анатолий Фирсов, защитники Александр Рагулин, Эдуард Иванов, Виктор Кузькин, Владимир Брежнев. И если в нападении периодически открывались какие-то вакансии, то в оборону армейцев попасть было, считайте, невозможно. Перемены происходили только в том случае, когда игрок завершал карьеру.

   У этого клуба был иной уклад жизни, чем у меня в «Локомотиве» или у Володи — в «Крыльях Советов». Я не говорю о палочной дисциплине, просто у ЦСКА были максимальные задачи, справиться с решением которых можно было только за счет соблюдения всех хоккейных правил, а они достаточно строгие, требующие дисциплины, самоотдачи по полной программе. Мы, естественно, хотели закрепиться в команде и сразу же подчинились правилам армейского бытия.

   20 июня, за пять дней до конца отпуска, я начал тренироваться в ЦСКА. У Анатолия Тарасова было такое правило — сначала посмотреть на новичков. Потом нас представили игрокам основного состава, которые приняли меня благожелательно. В ЦСКА вообще не было «дедовщины», хотя определенные пожелания старших требовалось выполнять. Я, например, в 23 года не стеснялся погрузить в автобус баулы с формой, связки клюшек, это входило в обязанности всех новичков. На сборах после ужина нам в холле ставили огромную кастрюлю с морсом и черпачком. Первыми подходили и наливали его себе ветераны, хоккеисты сборной, а потом уж мы, бывало, доставалось совсем немного. Но упаси бог пожаловаться, этого и в мыслях не было.

   На сборах мы жили на базе в Архангельском. Там когда-то были конюшни, они до революции принадлежали князьям Юсуповым. При советской власти армейское начальство решило, что в этом прекрасном местечке можно поселить спортсменов. Так вот, одно крыло приспособили для мастеров, в другом отдыхал младший офицерский состав, в самом же санатории жили военные с высокими званиями. По сегодняшним меркам, условия были спартанские. В комнате по нескольку человек. Моими соседями стали опытнейшие Вениамин Александров и Владимир Брежнев. Мои молодые партнеры, бывало, спрашивали: не обижают ли? Наоборот, с ними было интересно. Всякие истории мне они рассказывали, уму-разуму учили. Собственно, это была школа. И я тянулся к ним. Лишь иногда по утрам был недоволен, часов в семь они будили меня: вставай, молодой, открой форточку. Потом, когда они покурят, комната проветрится, я эту форточку и закрывал. Да досыпать ложился. Но я не обижался, это было и частью воспитания. В обычной жизни все было на равных. Более того, я пользовался особым доверием — на сборах меня приглашали играть в карты наши ветераны. Как-то в Кудепсте после дневной тренировки, когда по указанию Тарасова мы должны были ложиться спать на пару часов, дядя Веня, как мы звали Александрова, говорит: пойдем на пляж, в преферанс поиграем. И пошли, Владимир Брежнев, Вениамин Александров и мы с Володей Петровым устроились за столиком под тентом — красота. Вдруг смотрим, Анатолий Владимирович купаться идет, нас, конечно, как ветром сдуло. Но Тарасов нас засек. И потом на собрании снимал с меня и Володи Петрова стружку: мол, если вы не выполняете мои указания, значит, я плохой тренер. Про Владимира Брежнева и Вениамина Александрова не вспоминал, считал, что нельзя отношения с ветеранами портить. И еще он их по-настоящему уважал. Анатолий Тарасов при всем его таланте, волевом характере прекрасно понимал, что не только он создал команду, а она играет и, как говорят, «кормит» его.

   Тарасов почти никогда не обсуждал с молодыми не хоккейные темы. С ним могли беседовать только звезды, ветераны. Мостиком между нами и Анатолием Владимировичем был Кулагин. Хоккеисты не видели в этом ничего отрицательного, полагая, что это форма работы тренера. Но, понятно, в тренировочном процессе, в матчах, на собраниях, разборах игр первым лицом был Тарасов.

   Хоккеистов готовили только на победный результат, даже второе место в первенстве страны считалось неудачей. Естественно, это постоянно заставляло Анатолия Владимировича работать требовательно, жестко. Он сам, если хотите, постоянно находился под колпаком. От него ждали в Министерстве обороны СССР только золотые медали. Наверное, можно сказать, что Тарасов шел по краю пропасти без страховки. Конечно, все знали его высочайший тренерский уровень. Но щадить, скажем, при двух подряд вторых местах, особенно после того как началась победная серия сборной СССР в шестидесятые годы, не стали бы. Любое неосторожное движение — и можно легко сорваться. В принципе, все это относилось и к хоккеистам.

   Когда я пришел в ЦСКА, закончил играть Константин Локтев, были проблемы у Александра Альметова. И Анатолий Тарасов взял меня на позицию Константина Локтева, а Владимир Петров из «Крыльев Советов» должен был заменить Александра Альметова. Мы поняли, на что ориентирует Тарасов. Речь шла о звене, которое, по его задумке, было бы способно решать самые сложные задачи. Откровенно говоря, в тот момент я о сборной не думал, все мысли были сосредоточены на том, как закрепиться в ЦСКА. Сделать-то это было сложно.

   Безусловно, мы были не единственными, на кого он нацелился. Имелась в ЦСКА и другая молодая пара — Виктор Еремин и Александр Смолин. И в ходе подготовительного периода никто не знал, кого выберет Тарасов. Как я потом убедился, он имел на наш счет свои планы. Понимая, что сразу на уровне армейцев любому заиграть сложно, Анатолий Владимирович предполагал использовать нас вместе с Вениамином Александровым, пожалуй, одним из сильнейших левых крайних в мире, который и стал нашим играющим тренером. И звали мы его уважительно — дядя Веня.

   Если говорить о нагрузках, то тренировочный процесс в ЦСКА, конечно, отличался от тех, что были в «Авангарде», «Локомотиве». В Саратове Роберт Дмитриевич практиковал так называемые тренировки с интервалами. Например, надо было пробежать 10 отрезков по 400 метров с небольшими перерывами. Я кричал ему: что мы — легкоатлеты? Кроме того, сам тренировочный процесс был интенсивнее, объемнее, он включал упражнения на ловкость, выносливость, скоростно-силовые элементы. В «Локомотиве», кроме того, особое внимание уделялось штанге. Приходилось приседать с нею или толкать вес в семьдесят процентов от собственного. Делать эти упражнения требовалось не менее 15 раз, иначе не уложишься в норматив. Были рывки на 30 метров, бежали 100, 400 метров. То есть нагрузки в зависимости от уровня клуба шли по восходящей.

   В ЦСКА все было еще сложнее. Летом по три раза в день тренировались в Кудепсте, при жаре в 25 градусов. Утром часовая зарядка, полтора часа днем и с пяти до семи. Тех, к кому были претензии, заставляли заниматься еще и в девять вечера.

   Мне казалось, что это какой-то кошмар: приходилось при весе в 65 кг таскать на себе Володю Петрова, который весил килограммов на 15 больше. И еще приседать по 10–15 раз. Когда он носил меня, ему было легче. В общем, пришел к Борису Павловичу Кулагину и сказал, что не могу — вы можете меня отправить в любую армейскую команду, хоть в Хабаровск. Он говорит: держись, выживешь — будешь играть, а нет — мы тебя и так отчислим. И я терпел и «пахал», как только мог. Володя, с его упрямым характером, молчать не собирался, он не раз спорил с Анатолием Тарасовым, говорил, что ему тяжело. Я постоянно твердил ему: терпи, посмотри, какой ты мощный — я по сравнению с тобой тростинка и все делаю «через не могу». Но Петров стоял на своем. Он, конечно, заиграл, был одним из лучших, но всегда дебатировал с Тарасовым по любому поводу, который его не устраивал. И тот даже заставлял его дополнительно тренироваться. Конечно, Тарасов, который терпеть не мог пререканий, любил, чтобы его указания выполнялись неукоснительно, был недоволен. Но избавляться от Петрова он, безусловно, не собирался. Он не мог поступить во вред клубу и себе. Вообще взаимоотношения тренеров и игроков вещь сложная. И требует специального разговора. Могу лишь заметить, применительно к противоборству Тарасов — Петров, что последнее слово всегда оставалось за Анатолием Владимировичем.

   Вообще, характер у Петрова непростой, он не любит в чем-то уступать. И конечно, не только с Тарасовым он пикировался, потом — с Виктором Тихоновым. На льду Володя всегда спорил с судьями, доказывая свою правоту. Особенно сложные отношения сложились у него с опытным арбитром Андреем Захаровым, также отличавшимся принципиальностью. Бывало, спросит у кого-то из руководства команды Петров, кто нас сегодня судит. И, услышав фамилию Захаров, говорит, что пару раз он еготочно удалит. И так случалось часто.

   У нас с Володей сразу же сложились дружеские взаимоотношения. Мы не только комфортно чувствовали себя в одной тройке на льду, а в свободное время встречались семьями, вместе отдыхали. Тарасов видел это. И, поощряя контакты, ставил в пример Анатолия Фирсова. Действительно, он был великий мастер, требовательный к себе, к партнерам, самоотверженный в игре. Но в жизни Толя не пользовался своим положением лидера. Собственно, выделять себя в ЦСКА было бессмысленно. В большинстве в составе играли звезды, и они нос друг перед другом не задирали. Фирсов был прост в общении, никогда не обращался с молодыми грубо. Я понял, что принят командой, когда Анатолий, получивший квартиру на Калининском проспекте, пригласил меня с Таней на новоселье. В общем, обстановка была вполне приемлемая. В ЦСКА уважительно относились и к лучшим хоккеистам, и к старательным новичкам. Игроки вместе проходили через огромные трудности, выполняли сумасшедший объем работы. И такие качества, как добросовестность, в ЦСКА носили перманентный характер.

   Когда начался чемпионат, Тарасов еще не определился с новичками. Было много неясного — отчислили и вскоре вернули Альметова, затем его освободили окончательно. В одних матчах с Вениамином Александровым играли Еремин и Смолин, в других мы с Володей. Не было той стабильности, которая приходит с постоянной игровой практикой.

   В один прекрасный день на комсомольском собрании Тарасов начинает критически оценивать нашу с Володей работу. Мол, не оправдываем мы надежд. Зачем мы вообще сюда пришли?! Я никогда не лез на рожон, всегда выслушивал мнение старших, спокойно делал выводы, если замечания были правильными. Скорее всего, Тарасов, как истинный стратег, ругал нас для того, чтобы добиться максимальной пользы. Но я посчитал, что не все справедливо. И не постеснялся сказать, что меня пригласили из «Локомотива», в котором я был третьим игроком по результативности. Попросил: дайте нам с Володей Петровым вместе с Вениамином Александровым две-три встречи сыграть, чтобы мы знали, что в составе. Это ж психологически важно. А если не получится, хоть отчисляйте. В тот момент я предположить не мог, что Тарасов пойдет на этот шаг. Просто сказал, что думаю. И неожиданно, что считаю редкостью, он дал нам сыграть в нескольких играх подряд. Мы постарались сделать все, что могли. И закрепились в основном составе.

   Но это не значило, что можно было работать спокойно. В ЦСКА была высокая конкуренция. Функционально все были готовы лучше, чем хоккеисты из других команд. Тренировки на льду проходили живо, на одном дыхании. Тарасов готовился к каждому занятию и внимательно следил за тем, как хоккеисты выполняют то или иное задание. Он строго спрашивал, почему своевременно не отдал пас, почему покатился не на ворота, а стал объезжать их, почему после потери шайбы сразу не включился в работу.

   На сборах «семечки не грызли», и в Архангельском, на армейской базе, режим был плотный. На льду тренировки были максимально приближенными к играм. Анатолий Владимирович требовал самоотдачи, жесткости. Вот и сталкивался я, например, с Александром Рагулиным, шел в корпус, клюшкой цеплял. И он не просто посылал меня куда подальше, а разбирался со мной, как с игроком соперника. Александр Павлович об этих единоборствах говорил так: «Бывало, прижму тебя к борту — дышать нечем, кости трещат. Но терпишь».

   Даже когда Тарасов куда-нибудь уезжал, то непременно давал хоккеистам какие-то задания или мягко так рекомендовал, например, вечерком покататься на замерзшем пруду. Был один случай, еще до моего прихода, он отправил в СКА МВО (Калинин) довольно перспективного хоккеиста, который просто прогулялся вокруг пруда.

   Постоянно нужно было оставаться начеку. В общем, если выживешь в этих условиях, то играешь. И в самих матчах, если кто-то делал что-то не так, как коршуны, налетали партнеры — «напихивали» по полной программе. В ЦСКА почти все были максималистами, игроками с высочайшей мотивацией.

   В сумме мастерства армейцы всегда были лидерами, даже когда уступали первенство. Тактика игры в лучших традициях советской школы была сориентирована на атаку, ЦСКА никогда не сваливался на действия от обороны.

   Нам в этом смысле помогла игра с Александровым, он чувствовал позицию и всегда, если я или Володя открывались, делал точные пасы. У него, кроме всего прочего, были, как говорят в хоккее, удивительные руки. Сделать передачу он умел мягко, шайбу было легко принимать. Вениамин и сам атаковал ворота блестяще, имел хороший кистевой бросок, обладал голевым' чутьем. Мы учились играть у него. Но были и некоторые проблемы. Мы с Петровым рвались вперед. А Александров, привыкший к иной манере с Локтевым и Альметовым, должен был к нам приспосабливаться. Он не тянул одеяло на себя, заботясь, в первую очередь, о нас. Я до сих пор с волнением вспоминаю дядю Веню, человека доброго, отзывчивого и — Мастера. Мы так и называли его — гроссмейстер или академик.

 

Мы, играя с ним, лишний раз убедились в том, какой великой была альметовская тройка. В ней вообще не было ярко выраженного лидера, каждый выполнял свою работу на высочайшем уровне. И качество Тарасова как тренера проявилось в том, что он сумел из трех звезд, вокруг которых надо было бы строить несколько троек, создать одно мощное звено. Анатолий Владимирович вообще отличался видением человека, спортсмена. Бывало, казалось, несовместимые игроки успешно действовали в единой компании. Причем это относится не только к ЦСКА. Тарасов удачно «подставлял» в различные звенья, например, Мишакова, вместе с Чернышевым они грамотно выбирали, с кем должен сыграть Саша Мальцев. Собственно, с ним и Виктором Якушевым все было несложно. Оба с их талантом вписывались в любые сочетания.

   Тарасов так и говорил: «Вам не обязательно ходить по базе в обнимку, но необходимо понимать друг друга на льду». Тем не менее он внимательно следил за нашими взаимоотношениями, зная, как они влияют на саму игру. Вне всякого сомнения, в том, что мы с Володей заиграли, есть немалый вклад Александрова. Ведь с его помощью я забросил в чемпионате 1967–1968 годов 29 шайб, поделил 5-7-е места в споре бомбардиров с Виктором Полупановым и Владимиром Викуловым. В то время они играли вместе с Фирсовым. Это было потрясающее звено! Как и ожидалось, Анатолий Тарасов не ошибся, планируя, что оно заменит тройку Альметова. Собственно, в этом был дар видения игрока Тарасовым.

   Анатолий Фирсов был фигурой мирового масштаба. Наши судьбы, если говорить о молодости, в чем-то похожи. Он был старше меня на три года. И значит, росли мы примерно в одно время. Анатолий Васильевич рано окунулся во взрослую жизнь. Отец погиб на войне, матери приходилось воспитывать его, брата и сестру. И в 15 лет Фирсов пошел работать. Рано, в 18 лет, женился. Не до компаний было, когда надо было содержать семью, матери помогать.

   Фирсов был и остается в памяти как ярчайшая личность. Причем, став звездой, он оставался требовательным к себе. Я знаю, что он постоянно подходил к Тарасову и просил придумать для него какое-нибудь новое упражнение. И тот, сидя вместе ним над макетом, придумывал какие-то варианты для него и звена в целом.

   Анатолия порой трудно было прогнать со льда. Даже на чемпионатах мира он пытался сыграть в своем отрезке подольше. По мнению многих, наиболее ярким получился у него сезон 1966–1967 годов. На чемпионате мира 121 журналист из 122 признали его лучшим игроком. И тогда же он забросил, возможно, одну из самых неожиданных шайб в хоккее. В матче с канадцами Толя, уезжая на смену, от синей линии, прямо от борта, находясь спиной к площадке, подцепил шайбу, и та, как говорят в футболе, «свечой» полетела в сторону ворот Сета Мартина. Тот был закрыт игроками и на всякий случай опустился на колени, но шайба попала в перчатку защитнику Джеку Боунессу, который в прыжке пытался ее перехватить, и опустилась в ворота.

   Анатолий многое сделал первым. Он стал играть с загнутым крюком клюшки. В 1963-м освоил прием «клюшка-конек-клюшка», его начали ставить в большинстве четвертым нападающим, наконец, щелчок у него был лучшим в Европе. То, что он Личность, Фирсов доказал еще раз после завершения карьеры. У него не сложилась тренерская деятельность. И Анатолий нашел в себе силы заняться работой с детьми в обычном клубе по месту жительства, затем стал народным депутатом СССР, несколько лет трудился в Швейцарии.

   И в жизни Фирсов был человеком ответственным, порядочным, прекрасным семьянином. Он был влюблен в свою жену, не мыслил себя без нее. И когда она умерла, три месяца ежедневно часами просиживал на кладбище. И у него не выдержало сердце.

   Безусловно, талантливыми были и его партнеры. Виктор Полупанов — габаритный центрфорвард прекрасно катался на коньках, смело вступал в единоборства. Владимир Викулов отличался высокой техникой, видением площадки, он довольно часто находил нестандартные решения в атаке, и нейтрализовать его было сложно.

   Я с огромным уважением относился ко всем хоккеистам. И к своим партнерам тем более. Внимательно следил за их игрой и, что называется, впитал в себя армейский дух. Второй год пребывания в ЦСКА стал для меня особенным. Вскоре после старта чемпионата получил травму Александров. И Тарасов неожиданно вызвал из Чебаркуля Валерия Харламова и Александра Гусева. К Петрову и мне на левый фланг Валерия поставил Анатолий Владимирович на довольно сложный матч в гостях против горьковского «Торпедо». Тройка сыграла успешно, в целом прибавила в движении, стала действовать острее. Единственный гол, принесший ЦСКА победу в Горьком, был на нашем счету. Но это не самое главное. Думается, даже Анатолий Тарасов не ожидал, что с первых же минут игры мы найдем с Валерием общий язык. Потом армейские хоккеисты говорили, что были приятно удивлены тем, что втроем мы играли столь слаженно, как будто давно тренировались и выступали вместе. Безусловно, получалось не все. И как-то в свободное время, поехав на шашлыки в Красногорск, где жил Володя Петров, мы договорились, что пас будут отдавать только вперед, ибо нельзя было тормозить атаку. Конечно, так получалось не всегда. Но мы друг другу не трепали нервы упреками.

   Конечно, в памяти отложились взаимоотношения и игра с Володей Петровым и Валерием Харламовым.

   Валерий был человеком доступным для всех — отзывчивым, добрым, веселым. Он никогда не спорил с нами, когда заходили разговоры о каких-то моментах, когда что-то не получилось. И в жизни был человеком неординарным, порядочным. Так, однажды он встретил девушку, которую не видел довольно долго, и спросил ее: «Ира, ты где пропадала?» Они ответила, что родила мальчика, назвала Сашей. «И чей же он?» — поинтересовался Валерий. «Твой», — сказала она. Сразу после этого он привез Иру к родителям, потом мы с Таней, познакомившись с Ирой и маленьким Сашей, отправились к Харламовым и сказали: парень — вылитый Валерка. Он действительно был похож на отца. Особенно когда подрос. Саша неплохо начинал играть в ЦСКА, отличался дисциплиной, работоспособностью. Но по большому счету не заиграл. Ну а вскоре после нашего визита к Харламовым Валерий и Ира стали мужем и женой и жили счастливо.

   Чтобы в полной мере осознать, как именно сложилась наша тройка, надо поговорить о моих партнерах. Валерий прошел в детстве армейскую школу и имел высокую мотивацию. Тарасов говорил, что Харламов довел до совершенства владение тремя скоростями — передвижения и маневра, реакцией на малейшее изменение ситуации, наконец, скоростью мышления. У него был свой фирменный стиль игры, копировать который было бессмысленно.

   Мы с Володей Петровым всегда огорчались, когда его переводили в другие звенья, хотя, например, с Юрием Блиновым, талантливым крайним, играть было совсем неплохо, радовались его возвращению в строй после первой автокатастрофы. Он был мужественным парнем, сумел восстановиться после серьезных травм. Когда Валерий вышел на лед, то даже мы с Володей Петровым, казалось, знавшие его вдоль и поперек, удивились колоссальному стремлению Харламова вернуться к фирменной игре. Он, наверное, мог бы играть долго, не меньше, чем я. Но от его услуг отказались в сборной, не пригласили в 1981 году на розыгрыш Кубка Канады. И вскоре он вместе с женой погиб автокатастрофе. Это было для всех, кто его любил, страшной трагедией.

   Владимир Петров — игрок и человек со сложным характером. Он был замечательным игроком, смелым, настырным. Отличался классной силовой борьбой, умел забивать. По жизни его можно отнести к людям, обладающим аналитическим складом ума, прагматичным. Не случайно он успешно занимался общественной деятельностью, был президентом Федерации хоккея России. Затем вернулся к тренерской работе.

   Я был неудобным для соперника игроком. Не стесняясь, шел на ворота, крутился на пятачке. Конечно, били меня нещадно, но я лез к воротам, на пятачок. Это соперникам не нравилось, но я не уступал, отвечая жесткостью. Много для крайнего нападающего забивал. Причем часто за счет того, что, находясь на пятачке, старался подправить шайбу, и та, изменив направление полета, оказывалась в воротах, неплохо получалась игра на добиваниях. Я сам никогда не считал заброшенные шайбы, но, конечно, по прессе знал, что вхожу в списки лучших бомбардиров. Если обратиться к статистике, можно выяснить, что ряд наших нападающих почти ни в чем не уступают профессионалам из НХЛ, рекорды которых считаются фантастическими. Очевидно, что с достижениями Марио Лемье, Уэйна Гретцки, Горди Хоу поспорить сложно. К тому же у нас игр меньше, да еще в начале карьеры мои передачи никто не считал. Вот в сезоне 1969–1970 годов забросил 40 шайб в 44 играх. А сколько голевых пасов сделал — не знаю. Если подсчитать все его показатели в основных турнирах, то, по данным пресс-службы СКА (Санкт-Петербург), получается 851 матч, 623 гола и 302 передачи. Это — 925 очков. Не хватает пасов двух сезонов. И еще данных о розыгрышах Кубка СССР. Причем у многих других классных советских нападающих статистика впечатляющая.

   Но не всегда дело шло как по маслу. Я долго не мог забросить свою четырехсотую шайбу. Как будто заколдовал кто, игр шесть ничего не получалось. Потом, во встрече с рижским «Динамо», все-таки это удалось. Потом вратарь динамовцев Михаил Василенок говорил: не мог кого-нибудь другого огорчить, теперь меня всю жизнь по этому поводу будут вспоминать.

   Я до сих пор считаю, что наши взаимоотношения с Петровым и Харламовым сыграли далеко не последнюю роль в том, что тройка стала ведущей в стране и на мировой арене. И как этого непросто было добиться при потрясающей конкуренции! Ясно, что на тренировках работали в полную силу. Это вообще было свойственно ЦСКА с его победным менталитетом. Было трудно, но я считаю, что требовательность всегда идет на пользу, многим, понимавшим это, она продлевала спортивную жизнь. Мы не были исключением, но по не зависящим от нас причинам мне и Володе пришлось уйти из ЦСКА раньше времени, а Валерий погиб.

   Пожалуй, главной причиной взлета тройки, кроме всего прочего, можно считать человеческий фактор. Мы уважали друг друга и, когда кто-то ошибался, никогда не выражали недовольства, разговаривали по делу. Это помогало легче переживать трудности, сохранять нервную энергию, с настроем тренироваться, с желанием — играть.

   Однажды Харламов, когда кого-то обыграли с крупным счетом, сказал: какие же мы ненасытные! Забросили одну шайбу — мало, две — мало, три — тоже мало. Он довольно точно охарактеризовал нашу суть. Мы не умели останавливаться, во всех играх стремились побеждать, каждую атаку завершать голом.

   Конечно, сложно было беспрерывно выигрывать чемпионаты СССР. Например, нас обходили спартаковцы, имевшие почти всегда два классных звена, «Крылья Советов» под руководством Бориса Кулагина, который взял туда с собой из ЦСКА звено Лебедев — Анисин — Бодунов и сделал его звездным. Тем не менее, мы свои отрезки проигрывали крайне редко.

   В сезоне 1968–1969 годов, когда «Спартак» опередил ЦСКА, втроем забросили 100 шайб: 37 — Харламов, 36 — я, 27 — Петров. Этот чемпионат закончился большим скандалом. В последнем матче со «Спартаком» ЦСКА, чтобы стать первым, был обязан только побеждать. Тогда третий период делили на две половинки. На табло тогда отсчитывали игровое время в обратном порядке — от 20 минут. И вот мы сравниваем счет — 2:2. На табло высвечиваются цифры 10.01. Но судьи о чем-то переговорили с арбитрами, следящими за хронометражем. И объявили — шайба не засчитывается, поскольку точное время показало, что половинка периода завершилась. В тот момент Анатолий Тарасов дал нам команду не выходить на лед. Он особо ни с кем не спорил, а просто показывал на табло. Незапланированный перерыв длился, как минимум, минут тридцать. К Анатолию Владимировичу подходили руководители федерации, Спорткомитета СССР, ЦСКА, но он был непреклонен. Лишь после того как пришли из ложи, где находился Леонид Ильич Брежнев, игра продолжилась. И мы, увы, уступили 1:3. Скорее всего потому, что были выбиты из колеи.

   В чемпионате 1969–1970 годов ЦСКА сыграл здорово. Не подкачали и мы. Володя стал сильнейшим бомбардиром — 51 шайба, я вторым — 40, в десятку вошел Валерий — 33. Всего забросили 121 шайбу в 48 матчах. К слову, если говорить о призе «Самому результативному игроку», учрежденному газетой «Известия», то мы его выигрывали за 13 сезонов, проведенных мной в ЦСКА, не раз. Что же касается приза «Три бомбардира», учрежденного газетой «Труд», то мы были его обладателями четыре раза, правда, в 1979–1980 годах со мной и Петровым играл юный Владимир Кругов. А однажды, когда к нам Анатолий Тарасов перевел Юрия Блинова, вместе с Анатолием Фирсовым и Владимиром Викуловым этот приз получил Валерий Харламов.

   ЦСКА при мне три раза уступал первенство — два раза «Спартаку» и «Крыльям Советов». Кто-то считал, что армейцы выигрывали чемпионаты легко. Да, хоккеисты ЦСКА не раз первенствовали с солидным запасом прочности. В первом сезоне, который я проводил в клубе, ЦСКА финишировал с отрывом от «Спартака» с разницей в 13 очков (82 против 69). И побеждал главных соперников с солидным перевесом в счете. У московского «Динамо» в том же чемпионате выиграли все четыре матча, в одном — 9:2. Конечно, Тарасов гнал команду вперед, поскольку в 1967 году его обыграл Всеволод Бобров, приведший к «золоту» спартаковцев.

   Каждый из нас чувствовал, что за победами и золотыми медалями стоит колоссальный труд в учебно-тренировочном процессе. Особенно я хотел бы отметить подготовительный период. Еще с лета закладывалась фундаментальная база, позволявшая играть стабильно. Помню, говорили: для того чтобы обойти ЦСКА, надо не столько с ним на равных играть, сколько не терпеть поражений в поединках с другими клубами. В 1970–1971 годах ЦСКА обогнал московское «Динамо» на семь очков. Тот чемпионат СССР мы играли в пять кругов. Так вот, в трех встречах динамовцы нас переиграли. Но в матчах со СКА (Ленинград) они потеряли пять очков, со «Спартаком» — шесть, а мы — по два. Вот примерно так выявлялся перевес армейцев. Собственно, речь идет о стабильности, психологической устойчивости. Нельзя падать духом, когда какое-то звено твоей команды играет неудачно. Надо выходить на лед и свое отрабатывать по полной программе.

   Безусловно, и это я постоянно чувствовал на себе, соперники были опасные. В тех же «Спартаке», московском «Динамо», в горьковском «Торпедо», в воскресенском «Химике» были классные пятерки, да и составы в целом приличные, боевые, с нами всегда настраивались играть по-боевому. И исполнители были.

   Если взять «Спартак», то в нем опасность представляло не только первое звено Евгений Зимин (на позиции которого позднее играли Александр Мартынюк и Виктор Шалимов) — Владимир Шадрин — Александр Якушев. В атаке у спартаковцев были еще и Валентин Гуреев, Александр Лобанов (он потом перешел в ЦСКА), Константин Климов, в обороне успешно действовали опытнейший Валерий Кузьмин, Евгений Паладьев, Юрий Ляпкин, Василий Спиридонов, Владимир Кучеренко. Команда была задорная, тактически неординарная, хоккеисты стремились играть в пас. Немало встреч со спартаковцами стали для меня запоминающимися. В 1970 году мы выиграли 8:2, и все шайбы забросило наше звено.

   В московском «Динамо» рядом с Александром Мальцевым находились братья Александр и Владимир Голиковы, воспитанник ЦСКА Анатолий Белоножкин, Юрий Чичурин, Юрий Репс, Анатолий Мотовилов, Виктор Шилов, Александр Сакеев, в обороне Валентин Марков, Валерий Васильев, в воротах — Владимир Мышкин. Динамовцы умели классно обороняться, и если сразу им мы не забивали, то получались сложные матчи. С начала семидесятых годов резко прибавили «Крылья Советов». Мне нравилось, как играют в атаке Игорь Дмитриев и Владимир Расько, затем Борис Кулагин пригласил из ЦСКА тройку Юрий Лебедев — Вячеслав Анисин — Александр Бодунов, она стала лидером и в немалой степени способствовала тому, что «Крылышки» стали чемпионами страны. При мне в этой команде играли Сергей Бабинов и Сергей Капустин (оба затем перешли в ЦСКА), Виктор Тюменев, Сергей Котов, Владимир Репнев, в «Крыльях Советов» была прочная оборона и классный вратарь Александр Сидельников, дублер Владислава Третьяка в сборной СССР.

   Считалось, что хоккейным центром страны была Москва, в которой были собраны лучшие хоккеисты. С этим нельзя не согласиться. Но нелишне было бы подчеркнуть, что довольно высоким был уровень игры в целом. Да, армейцы забрасывали периферийным командам много шайб, побеждали с крупным счетом. Но легко никогда не было. С одной стороны, были вполне приличные соперники, с другой — их постоянно подстегивали, гнали вперед тренеры.

   В моей памяти осталось немало замечательных мастеров из различных клубов. Например, в составе бронзового призера чемпионата СССР 1971 года ленинградского СКА играли мои партнеры по сборной Игорь Щурков и Игорь Григорьев. Там же отлично играли Юрий Глазов, Валентин Панюхин, Вячеслав и Сергей Солодухины, в воротах стоял Владимир Шеповалов, он входил в сборную СССР. В горьковском «Торпедо» лидеров ЦСКА всегда заставляли работать с полной отдачей Владимир Ковин — Александр Скворцов, Юрий Варнаков. Хорошие игроки были в челябинском «Тракторе»: вратари Александр Тыжных, Леонид Герасимов, Геннадий Цыгуров, Николай Макаров, Валерий Белоусов, Николай Бец, Николай Шорин, Петр Природин. Это вообще была быстрая команда. До поры не слишком эластичная, но с приходом в нее Анатолия Кострюкова заиграла в рамках советской школы. Имел собственное лицо и Воскресенский «Химик», в нем все выделяли Юрия Савцилло, Валерия Никитина, Александра Пашкова, Александра Сырцова, Юрия Чичурина, братьев Голиковых.

   «Химик» играл от обороны, и взломать ее было непросто. А как резко прибавило к середине семидесятых рижское «Динамо», хорошо помню игру Петра Воробьева, моего помощника в сборной страны в 1993 году, Хелмута Балдериса, Вячеслава Назарова, Владимира Крикунова. И до моего прихода в команду мастеров, а затем и в сборную в СССР было много способных хоккеистов в самых различных командах высшей лиги. И существовала преемственность, с помощью которой постоянно рос интерес к хоккею.

   Наверное, закономерно, что многие из названных мною мастеров стали добротными тренерами. А несколько человек добивались высоких результатов. Например, чемпионами делали свои команды Геннадий Цыгуров (тольяттинская «Лада»), Валерий Белоусов (магнитогорский «Металлург» и омский «Авангард»). Все они, а также Крикунов и Дмитриев работали в сборной страны.

   Так что непросто было выходить на лед и побеждать все эти клубы. Тем не менее мы, имея более высокую мотивацию, справлялись с ними, мы стояли выше по качеству, были стабильнее. Да и состав был хорош. У нас в ЦСКА, пожалуй, и не было, так сказать, «белых пятен». Все защитники по уровню подходили для сборной, а впереди прекрасно действовали габаритные Александр Волчков и Владимир Попов, которые вполне могли бы не испортить картину в сборной, Александр Лобанов, Владимир Трунов.

   На мой взгляд, интереснее всего было играть против «Спартака», который действовал в атакующем ключе, был тактически грамотным, напористым. Пожалуй, и болельщикам матчи ЦСКА — «Спартак» доставляли особое удовольствие. Ни мы, ни они не играли в закрытый хоккей. Поэтому было много азарта, красивых атак, заброшенных шайб.

   ЦСКА, как все другие команды, был в мое время в определенной степени семьей. Хоккеисты много времени проводили на сборах. И, естественно, надо было как-то отдыхать, развлекаться. Ребята любили играть на бильярде, лучшими были Володя Викулов и Витя Полупанов. Конечно, в ходу были и карты. Ясно, не по-советски это было — азартные игры, но тренеры понимали, что ребятам необходимо переключаться. Я был сторонником преферанса, в который научился играть еще в «Локомотиве» с помощью Михаила Рыжова.

   Находиться долго в отрыве от дома, конечно, трудно. Поэтому игроки сами придумывали себе занятия веселые, азартные, я всегда был в этих забавах одним из наиболее активных участников. Например, на сборах в ГДР, на базе ГСВГ — Группы советских войск в Германии — устраивали по заданию Анатолия Тарасова спартакиаду между звеньями — играли в настольный теннис, в шахматы, в волейбол и футбол и еще — в домино. Все делалось серьезно. Сбрасывались и покупали какие-то сувениры для победителей. Проводили награждение в торжественной обстановке, с юмором. Если на сбоpax у кого были дни рождения, то команда обязательно преподносила юбиляру торт, а наиболее приближенные скрытно выпивали по бокалу шампанского, заперевшись у кого-нибудь в комнате. Все видели и в таких случаях говорили — пошли.

   Естественно, немало времени отдавалось общественной работе. Каждую неделю проводилась политинформация. Поэтому волей-неволей приходилось читать газеты, расширять свои знания. Раз в месяц — комсомольское и партийное собрания. И не для галочки. Анатолий Тарасов придавал им большое значение, сам выступал с присущим ему блеском, критиковал, наставлял, призывал, и ведущие игроки так же серьезно разбирались с теми, кто плохо тренировался, играл. Не было каких-то недомолвок, все делалось открыто, поэтому на замечания никто не обижался, не вставал в позу. Может, только Володя Петров спорил, но это в счет не принималось. Все, в том числе и тренеры, знали, что он иначе не может.

   Всегда внимательно я слушал разбор игр, который мастерски делал Анатолий Владимирович. Кинооператоров тогда еще не было. Но у него была отличная память, он схватывал все эпизоды, запоминал ошибки. А также, будучи психологом, чувствовал, как именно надо поступать в определенной ситуации — кого-то, как говорится, прилюдно раскритиковать, с кем один на один поговорить.

   Кроме тренеров, особая роль в команде принадлежала врачам. Они у нас были как бы семейными. Чуть что, мы или наши жены шли к доктору, обращались по самым разным поводам — советовались по каким-то бытовым вопросам, спрашивали, как от травмы восстановиться, чем лучше простуду лечить, что делать, если детишки прихварывают. Мы все любили Олега Марковича Белаковского. Он был не просто врачом, а человеком, объединяющим команду. Причем не только ЦСКА, но и сборную СССР, в которой работал довольно долго.

   Наверное, без тех мастеров, которые окружали меня в ЦСКА, я, возможно, не стал бы известным игроком, а затем тренером. Наблюдая за хоккейными наставниками, я многое запомнил. И потом использовал в работе. Но слепо никого не копировал, у меня были и остаются свои взгляды на игру.

   Александр Рагулин был воплощением русского былинного богатыря. Высокий, мощный, он выглядел внушительно, возвышаясь над нами этакой глыбой. Мы звали его уважительно — Александр Павлович, или Палыч. Но характер у него был хороший, с ним было легко общаться, Саша во всех отношениях был коммуникабельным. На льду он прекрасно пользовался внушительными данными. По мнению специалистов, ему иногда недоставало скорости, но зато он хорошо владел клюшкой, был защитником тактически грамотным, с хорошо развитой интуицией.

   Владислава Третьяка, вне всякого сомнения, можно назвать явлением в мировом хоккее. Он обладал блестящей реакцией, чувством позиции, его отличала выдержка и стабильность. Вообще о нем можно говорить много. Приведу лишь одно высказывание, которое показывает величие Владислава. Бобби Халл, оценивая мастерство Третьяка, сказал, что считал классными вратарями только канадцев и был уверен, что только в в канадском хоккее их можно воспитать. «Но Третьяк заставил меня изменить точку зрения. Я понял, что далее нашим лучшим вратарям есть чему у него учиться». Третьяк беззаветно любит хоккей. Мы с ним в свое время в ЦСКА устраивали такое соревнование: я бросал после тренировок три буллита, и если два забивал, то Третьяк в раздевалке должен был сказать, что он плохой вратарь. Я в таких случаях несся в раздевалку и кричал: два забил! Потом приходил Владик, говорит — я плохой вратарь, а ребята смеются — мы уже знаем. Он злится — опять меня опередил. Конечно, выигрывал и он, классный же вратарь, и тогда мне приходилось говорить, что я плохой нападающий.

   Вратари вообще в хоккее люди особенные. Я всегда следил за ними внимательно, пытался понять, чем они в данный момент дышат, знал их манеру игры, старался использовать это с пользой для себя. Однажды, когда при выходе один на один забросил шайбу Александру Пашкову, игравшему в «Химике», он после игры и говорит: «Борь, ну как угадать, куда ты будешь бросать?» Я отвечаю: бросаю в «домик» — между щитками. Прошло какое-то время. Играем против «Химика», два раза один на один выхожу, все делаю правильно, но забить не могу. После игры говорю Пашкову: ну, ты молодец, а он мне — так ты же сам сказал, что в «домик» бросаешь. Вот такие были истории.

   Виктор Кузькин в жизни был весельчаком, все время что-нибудь придумывал. Бывало, подойдет сзади к кому-нибудь из молодых, ударит по печени и говорит: ох, как хорошо! Нам это надоело. И раз мы его прихватили, по-моему, впятером, говорим — не отпустим, пока не даст слово больше нас не лупить. Ну, ему деваться некуда, даю — говорит — слово. А мы — спасибо, Виктор Григорьевич.

 

 Кузькин был на редкость разносторонним хоккеистом, он начинал в ЦСКА нападающим, служил в спортроте, откуда его забрал Тарасов. Он, наверное, единственный, увидел в нем защитника — быстрого, цепкого, умеющего отдать пас, способного подключиться к атаке и точно бросить.

   На редкость высокая скорость отличала Игоря Ромишевского. Я не удивлялся тому, как он «летает» по площадке. Игорь до прихода в ЦСКА играл нападающим в хоккей с мячом. Я считаю его талантливым, разнообразным защитником. В то время многие пробовали перейти из хоккея с мячом в шайбу, но удалось по-настоящему, пожалуй, только ему, если не считать тех, кто играл в первые послевоенные годы.

   Резким, я бы сказал, злым защитником был Александр Гусев, имевший классный бросок. А вот Владимир Лутченко, на мой взгляд, обладал всеми лучшими качествами защитника. Он успевал на льду разбираться в любых ситуациях. Его невозможно было вывести из равновесия. И в жизни он был и остается спокойным, рассудительным.

   Замечательные отношения много лет сохраняются у меня с Геннадием Цыганковым. Он по качеству игры, безусловно, входил в элиту защитников всех времен. С одной стороны, он — крупный, внушительный — легко разбирался с соперниками в силовой борьбе. С другой — отличался прекрасным видением площадки, сильным броском, поэтому удачно подключался в атаку.

   Во второй половине семидесятых годов у нас сформировалось отличное звено: Хелмут Балдерис — Виктор Жлуктов — Сергей Капустин. Как и мы с Петровым и Харламовым, собравшись вместе, они поняли друг друга. Хелмут обладал высокой скоростью, прекрасной техникой, он мог от кого угодно убежать и забить, а Виктор выполнял массу черновой работы, но его КПД и в атаке был немалым. Сергей был эластичным форвардом, техничным, тактически грамотным. Я бы даже сказал, что в общих чертах он напоминал Валерия Харламова. Но, к сожалению, эта тройка довольно быстро распалась, скорее всего потому, что ее крайние нападающие попали в ЦСКА, так сказать, под нажимом. Требовалось звено, которое играло бы вместе и было готово для сборной. Хелмут, с которым мы дружили семьями, вернулся в Ригу. Но до сих пор поддерживаем самые теплые взаимоотношения. Сергей перешел в «Спартак», куда его пригласил Борис Кулагин.

   Когда я уже был, как говорится, ветераном, в команду пришли Вячеслав Фетисов, Сергей Макаров, Владимир Кругов. Наверное, все знают, что они стали великими игроками. Я в их возможностях убедился сразу — по степени таланта. И кроме того, они были истинными армейцами, обладали свойственными нам качествами.

   Немало хоккеистов ЦСКА достигли такого уровня, который позволил им успешно работать тренерами. Из пионеров это, безусловно, Всеволод Бобров, Николай Пучков, Юрий Баулин. Из тех, с кем мне удалось играть, Константин Локтев, Виктор Кузькин, Игорь Ромишевский, Юрий Моисеев, Борис Александров, Владимир Петров, Александр Волчков, Владимир Попов, Александр Лобанов, Владимир Брежнев, Виктор Кузнецов, Владимир Викулов, Владимир Кругов работали с командами мастеров и сборными страны. А многие другие стали юношескими наставниками. И все они принесли нашему хоккею огромную пользу, поскольку были воспитаны в его лучших традициях.

   Ближе к завершению карьеры стал задумываться над тем, что буду делать дальше. Легендарный футбольный вратарь Лев Иванович Яшин, когда-то сам бывший хоккейным голкипером, обладателем Кубка СССР, человек огромной доброты, несколько раз говорил мне: Борис, подумай о поступлении в ВПШ — Высшую партийную школу. В Советском Союзе сделать это было крайне трудно, подбирались во всех отношениях проверенные кадры. Я ему, естественно, верил. Яшин прошел потрясающую жизненную школу, вырос, как и я, в простой рабочей семье, в войну трудился на производстве… Как считал Лев Иванович, Михайлов по всем параметрам проходил — коммунист, капитан сборной. Безусловно, случись так, жизнь потекла бы совсем по другому руслу. Почти наверняка я бы стал номенклатурным работником. Но в силу характера стремился к общению с людьми не по чинам и удовлетворен бы жизнью чиновника-партийца не был.

   Так что в ВПШ я не рвался. И тогда состоялся разговор с Борисом Кулагиным и Вячеславом Ивановичем Колосковым, который тогда был начальником отдела хоккея Госкомспорта. Они сказали: Борис, у тебя есть задатки тренера, считаем, что в этом направлении тебе надо работать.

   В принципе, встреча с ними оказалась решающей. Я пошел в спортклуб Министерства обороны и сказал, что вряд ли у меня с ВПШ что-нибудь получится, мол, не готов к столь ответственному шагу. Там удивились, но настаивать на моем поступлении в ВШП не стали.

   Казалось бы, два коротких эпизода. В обоих случаях люди проявили ко мне внимание и заботу. Но именно Кулагин и Колосков решили мою судьбу.